– Будь покойна, я подожду, и ты увидишь, как время быстро пролетит; не поцелуешь ли ты меня теперь в счет будущих благ? – сказал Гор, притворяясь серьезным. Аснат закрыла глаза и с минуту подумала.
– Целуй, конечно, – объявила она, решительно протягивая ему свой алый ротик. – Все меня целуют, отчего же тебе, раз ты мне нравишься, и не поцеловать?
Чистосердечно поцеловавшись, Аснат притащила скамеечку, важно села рядом с Гором и вложила свою маленькую ручку в его руку. Майю эта сцена забавляла в высшей степени, но Ранофрит, смеясь, как сумасшедшая, воскликнула:
– Аснат, Аснат, ты слишком неосторожно расточаешь свои поцелуи; верь мне, что, когда ты вырастешь, Гор тебе больше не будет нравиться; он будет стар и, может быть, сделается отцом семейства.
Аснат презрительно подняла головку, готовясь отвечать, как вошел опять невольник и объявил, что посланный благородного Потифара просит милости быть допущенным до прекрасной Ранофрит, чтобы принести к ее ногам цветы, присланные его господином.
– Пусть войдет, – ответила она, вся вспыхнув, – я не могу обидеть Потифара отказом принять дары; кто знает, он может отомстить мне за мое презрение на моем брате, который служит под его начальством, – прибавила она тоном извинения, заметив неудовольствие на лице Гора. Не успела она ничего прибавить, как уже нубиец приподнял обшитую бахромой завесу, пропуская вперед двоих мальчиков в богатом одеянии, несших огромную корзину, артистически сплетенную, украшенную лентами и полную восхитительных цветов; сзади детей шел человек высокого роста, который, дойдя до женщин, с почтением пал перед ними ниц; затем, встав по знаку Майи, звучным металлическим голосом сказал:
– Именем господина моего, знатного и могущественного Потифара, слагаю я эти цветы к ногам твоим. Удостой благосклонно принять дар сей, благородная Ранофрит, и да благословят боги каждый шаг твой и ниспошлют тебе счастье, здоровье и бесконечные дни.
Глаза всех обратились на посла – то был Иосэф. По изящным и непринужденным манерам его скорее можно было принять за господина, чем за слугу. А сам он, казалось, видел только одну Ранофрит. Большие, темные, зеленоватые глаза Иосэфа смотрели на нее, и Ранофрит не могла отвести глаз от этого человека, взор которого жег и заставлял биться ее сердце так, как оно никогда еще не билось ни под чьим взглядом. Как очарованная, сидела она, забыв обо всем окружающем; ей казалось, что под его тяжелым, странным, властным взглядом у нее что-то внутри сжималось, прерывалось дыхание и кружилась голова. Большим усилием воли стряхнув внезапное оцепенение, Ранофрит тихо прошептала:
– Благодари твоего господина за чудный дар, присланный мне, и засвидетельствуй ему мою признательность.
Она сделала рукой знак, что отпускает его. Еще раз поклонившись в землю, он удалился вместе с детьми, принесшими корзину. Ранофрит вздохнула с облегчением и провела рукой по своему бледному лицу. Теперь, коль скоро странное очарование взгляда этого человека исчезло, ее вдруг охватило чувство глухого к нему отвращения. Выражая отчасти мысль своей тетки, Аснат внезапно вскрикнула:
– Фу, какой противный человек! У него глаза совсем как у большой змеи, которую я раз видела; и его-то Потифар посылает с подарком, – прибавила она серьезным тоном порицания, что очень рассмешило всех и уничтожило неприятное чувство, оставленное Иосэфом.
– Это главный управитель Потифара, – заметил Гор. – Говорят, что он играет большую роль у него в доме и пользуется безграничным доверием своего господина, хотя он был простым рабом, купленным несколько лет тому назад. На меня он всегда производит неприятное впечатление, и Аснат права, что у него взгляд змеи.
Разговор скоро переменился, и Гор стал передавать придворные и городские новости; но, заметив, что Ранофрит задумчиво молчит, он простился и ушел. Жалуясь на головную боль, Ранофрит ушла с террасы к себе в комнаты. Отослав рабынь и запретив им беспокоить себя, она улеглась у открытого окна. Странное состояние испытывала она; голова ее отяжелела, мысли путались: она забыла Гора, которого все же любила, зато образ Потифара восставал в ее воображении с мучительной ясностью и неизвестный голос шептал ей на ухо: «Ты должна за него выйти; он добр, он тебя любит и сделает тебя счастливой».
Совсем разбитая, изнемогая от усталости, бессознательно дотащилась молодая девушка до своей постели и задремала; но даже и во сне тот же кошмар преследовал ее. Теперь видела она уже не Потифара, а его посла; характерная голова управителя склонилась над ней, зеленоватые глаза смотрели на нее неумолимым властным взглядом, и голос, как шелест листьев, тихо шептал: «Ты выйдешь за Потифара; я этого хочу».
Накануне того дня, когда была прислана к Ранофрит корзина с цветами, между Потифаром и его главноуправителем произошел следующий разговор. Иосэф слишком хорошо знал своего господина, чтобы не заметить происшедшей в нем за несколько месяцев перемены, и совершенно верно угадал, что он влюблен, и именно в прелестную сестру Верховного жреца Гелиополя, которая гостила в это время в Мемфисе. Перспектива увидать молодую хозяйку в доме, где все плясали под его дудку, сначала ужасно не понравилась Иосэфу; он рассудил, и не без основания, что раз женщина сумела покорить такого закоренелого холостяка, как Потифар, который до 37 лет искусно лавировал среди гораздо более блестящих партий, то очевидно, что муж будет у нее под башмаком, и если эта новая в доме власть обратится против него, его положению угрожает опасность. Поэтому первой мыслью его было помешать этой женитьбе, но затем он изменил свое решение, предпочитая выжидать терпеливо событий. Надо сказать, что Иосэф был уверен, что стоило только Потифару – человеку богатому, знатному и красивому – посвататься, как повсюду он будет принят с распростертыми объятиями, и потому до сего дня ему и в голову не приходило приписывать скверное расположение духа своего господина его неудачам в любви.
Но накануне вечером Потифар вернулся такой убитый и злой, так грубо выгнал всех вон, что Иосэф изумился и, вместо того чтобы уйти вместе с другими
