В эпоху нашего рассказа вторая столица Египта далеко не достигала того великолепия, которое обессмертило ее впоследствии. Не существовало еще воздвигнутых впоследствии фараонами – «завоевателями» и «строителями» XVIII и XIX династий – колоссальных храмов, сотен обелисков и грозной стовратной городской стены, сделавшей Фивы единственным в мире городом. Без сомнения, могущественные и богатые цари первых фиванских династий украшали свою столицу прекрасными и грандиозными сооружениями, дарили храм отца своего, Амон-Ра, несметными сокровищами; но затем настали раздоры, братоубийственные войны и, наконец, великое нашествие пастухов, орды которых, убивая и сметая все на своем пути, подобно выступившему из берегов потоку, наводнили Египет. На целые века Фивы низведены были на роль бедного областного города – резиденцию южного «хака».
Первое великое восстание в Египте при Таа I, получившем царское прозвище Ра-Секенен (воинственное солнце), снова выдвинуло фивских царей; в течение ста с лишком лет постепенно росло их значение, дав, наконец, возможность Таа III, как законному главе, сплотить вокруг себя все южные области.
Недели через три после возвышения Иосэфа, когда солнце близилось к закату, к Фивам быстро приближалась лодка. В лодке сидело четыре гребца и рулевой, а в каюте вели оживленный разговор двое мужчин, по временам то перечитывая, то делая пометки на длинном свитке папируса, лежавшем перед ними. Один из них был старик, лет за 70, худой и сгорбленный; морщинистое лицо его было когда-то замечательно красиво; большие темные и блестящие, как у юноши, глаза выдавали пламенную душу, которую не могли подавить годы. То был Аменсет, жрец храма Пта в Мемфисе, знаменитый в искусстве гадания всякого рода, прозорливому взору которого и звезды неба, и внутренности жертвы открывали свои сокровенные тайны, и его толкование снов всегда бывало непреложным. Поражение, которое только что потерпели перед Апопи он и его собратья, и победа Иосэфа привели старца в отчаянную ярость; он живо чувствовал оскорбление, нанесенное дерзким «Шасу» всей его касте, и одна мысль повиноваться «нечистому» рабу, которого узурпатор назначил Адоном, единственно с целью унизить всех благородных египтян, чуть не стоила ему апоплексического удара. Едва оправившись от этого потрясения, он решил покинуть Мемфис, – проклятый город, где царствовал узурпатор, – и искать убежища в Фивах, у Таа III, единственного в его глазах законного государя Египта.
Переодетый и в сопровождении одного только писца, своего ученика, он ночью оставил Мемфис и теперь, как мы видим, счастливо приближался к цели своего путешествия.
– Ну, вот мы и в Фивах, я теперь могу опять переодеться; помоги мне, Руис, и сбереги папирус; я думаю, он очень пригодится государю! – сказал старик, снимая темный плащ и толстую тунику и облачаясь в длинное жреческое одеяние, вынутое писцом из узла.
Час спустя они стояли уже у входа в храм Амон-Ра, или – вернее – в пределах его стен, тогда уже громадных и опоясывавших различные сооружения, принадлежавшие жилищу великого бога, а один из служителей повел их в дом Верховного жреца. Тот был поражен, увидав перед собой хорошо известного в Фивах старого мемфисского ученого, и принял его с почетом; известие о событиях, вынудивших уважаемого предсказателя покинуть родину, привело его в негодование, и он объявил Аменсету, что желание его видеть Таа III будет исполнено почти немедленно, так как царь в сопровождении царевича Камеса, своего наследника, должен был прибыть в храм для присутствия при религиозной церемонии.
Несмотря на утомление, Аменсет решил также принять участие в торжестве, и едва успел он совершить установленные омовения, как прибыл царь в сопровождении Камеса, хилого и болезненного молодого человека. Что касается Таа III, то это был хотя и пожилой, но еще бодрый человек, бронзовое лицо которого дышало отвагой, энергией и необычайным умом.
По окончании религиозной церемонии Таа, Камес, главные жрецы храма и Аменсет собрались в маленькой зале, смежной со святилищем, и там старый жрец прерывающимся от волнения голосом рассказал историю сна Апопи и возвышения Иосэфа.
– Хитростью гнусного «Шасу» вся наша каста опозорена, все высшие сановники, все благородные египтяне должны отныне склоняться перед этой смрадной свиньей и повиноваться этому вольноотпущеннику, которого проклятый «хак-шасу» в насмешку возвел в Адоны Египта; перенести это я был не в силах, отряс прах с моих сандалий и пришел к тебе! – Потоки слез прервали старца; упав ниц, он воскликнул с рыданиями: – Дай мне пристанище, сын Ра, единый законный царь для каждого египетского сердца; дай умереть мне здесь, вблизи тебя и моих братьев, служителей великого бога.
Все были глубоко растроганы; быстро встав, Таа поднял старца и, облобызав, ласково сказал:
– Добро пожаловать, достопочтенный Аменсет; как возлюбленный отец, живи у царя твоего и мирно посвяти остаток дней твоих служенью божеству. И в храме, и в доме моем все будут тебе рады.
Верховный жрец и прочие сановники поспешили засвидетельствовать вновь прибывшему, что вполне разделяют чувства, высказанные царем. Когда все успокоилось, Таа заметил:
– Известия, привезенные уважаемым Аменсетом, настолько важны, что требуют серьезного обсуждения. Необходимо вопросить богов и умолять возвестить нам: будет ли опасен этот человек, столь неожиданно ставший у власти, а предсказанные бедствия будут ли для нас гибельны, или же, тронутые нашими несчастьями, бессмертные освободят землю Кеми от притеснений и соединят на голове моей обе короны Египта.
– Слова твои, о царь, полны мудрости отца твоего Ра! – отвечал Верховный жрец, посоветовавшись раньше со своими собратьями. – Согласно твоему желанию, мы не медля изберем день, благоприятствующий жертвоприношению и узнанию воли великого бога по внутренностям животных.
Три дня спустя Таа с наследником и небольшой свитой, состоявшей из военачальников и советников, прибыл в храм и отправился на жертвенный двор.
