повалилась на бок, порвав супонь на хомуте и дужный ремень. Неповоротливый Митрич, лежа под санями, пыхтел и матерился на чем свет стои?т. Перепуганный Ананий Северьяныч, почесывая ушибленный зад, суетливо подбежал, приподнял сани и освободил приятеля.
– Что, сивый дьявол, хлестнул? – закричал Митрич, протирая залепленные снегом глаза и размахивая кнутом, бог весть каким чудом очутившимся в его руках. – Что, анафема: запороть тебя теперь же, али самого запречь в розвальни, заместо кобылы?.. Лезь в хомут, чёрт сивый!
– Да ить кто же ее знал, Африкан Митрич… – чуть не плача, стал оправдываться Ананий Северьяныч. – Лошаденка-то, видно, того… с изъяном… белены, видно, поела…
– Я тебе дам белену! – пригрозил ему кнутом Митрич. – Я те дам лошаденку с изъяном!
– Ах, ты, пропасть какая неладная… – сокрушался Ананий Северьяныч, недоуменно моргая глазами. – Ведь я ее чуть-чуть тронул… вроде как бы погладил, легонечко, ласково… а она, должно, шальная… Не иначе как по мерину, стало быть с конца на конец, скучает…
– Вот ты теперь и будешь ей за мерина… – сообщил Митрич.
– Как так? – испугался Ананий Северьяныч.
– А вот так… За сивого мерина так и пойдешь. Запрягу тебя, и побежишь до самого Отважного рядом с кобылой, чтобы она не скучала… Выпрягай! Чего стои?шь христосиком, ручки сложа!..
Пока Митрич с Ананием Северьянычем перепрягали лошадь, обоз ушел далеко вперед.
Вскоре проехал мимо на паре добрых коней директор иванниковского маслобойного завода Семен Ильич Петухов. Посмотрел на незадачливых приятелей, посмеялся и проехал дальше. Минут через двадцать проехали розвальни с возом сена из Куликова. А Митрич с Бушуевым все еще перепрягали. За возом с сеном показались, гремя бубенцами, расписные сани, запряженные бодрой вороной лошадкой. В санях сидела подвыпившая компания мастеров с кирпичного завода, ездивших в Кострому на слет ударников. Несмотря на мороз, они горланили песни под всхлипы гармошки. Поравнявшись с Митричем и Ананием Северьянычем, певцы смолкли, а кучер – молодой краснощекий парень в финской шапке, натянул вожжи, остановил разгоряченную лошадь и весело осведомился:
– Никак авария? Конь споткнулся, аль хозяева на пробку с-под вина наступили?
– Не твое дело… – хмуро ответил Митрич. – Смотри, сам не вылети из саней-то… ишь, намазался!
Среди седоков Ананий Северьяныч разглядел лоцмана Кувшинникова из Отважного. Он сидел позади, сгорбившись и подняв короткий воротник водницкой шинели… «Должно, в отпуск едет, – подумал Бушуев, – не слыхал ли про Дениску чего?» И он уже хотел окликнуть лоцмана, но Кувшинников сам окликнул старика:
– Ананий Северьяныч, а ты чего здесь делаешь?
– Да вот, стало быть с конца на конец, Африкану Митричу помогаю, – смущенно ответил Ананий Северьяныч.
– За мерина он здесь… – мрачно сказал Митрич, надевая дугу на оглобли.
– Ка?к за мерина? – в один голос удивились кирпичных дел мастера.
– А вот так… запрягу его да и заставлю рядом с кобылой бежать.
Компания рассмеялась, а Ананий Северьяныч виновато поежился и еще ниже надвинул на глаза огромную заячью шапку.
– Эх, чуть не забыл! – спохватился вдруг Кувшинников. – Ведь у меня письмо есть для тебя, Северьяныч…
– Какое письмо? – спросил старик, подходя к саням.
– От сына твоего, от Дениса. Просил передать. Мы ведь с ним в одном затоне. Накось… держи!
Кувшинников передал письмо Ананию Северьянычу, кучер взмахнул кнутом, и веселая компания умчалась. Старик долго вертел в руках конверт, не зная, что с ним делать. Вздохнул и спрятал конверт за пазуху.
– От сына что ль, Северьяныч? – примирительно спросил Митрич, разбирая вожжи.
– Ага… от младшего, от Дениса, – радостно ответил Ананий Северьяныч и опять полез за пазуху, проверить – тут ли письмо…
II
На даче Белецких, в большой комнате, выходящей окнами к Волге, было так светло, как никогда не бывало летом. Отраженные снегом, чуть красноватые лучи солнца пронзали еще с утра не оттаявшие морозные узоры на стеклах и ярким до боли в глазах светом заливали всю комнату. В изразцовой голландской печи звонко потрескивали дрова, бросая на край чугунной дверцы жаркие блики. На дубовом столе уютно шумел пузатый самовар и белел матовым глянцем запотевший чайник на узорчатой медной комфорке.
За стол еще не садились. Анна Сергеевна, поблескивая спицами, довязывала шерстяной носок. Варя стояла у пианино и разбирала ноты. Кроме них, в доме никого больше не было.
Зима 1936–1937 гг. принесла семье Белецких целый ряд неожиданностей: и горьких, и радостных, больше – горьких. «Дворец пионеров», постройка которого закончилась в сентябре, вызвал всеобщее восхищение. Журналы и газеты пестрели снимками с дворца, очерками об отдельных рабочих и инженерах, строивших здание. «Правда» поместила большую статью об авторе проекта. А в ноябре Президиум Верховного Совета СССР наградил архитектора Белецкого орденом Ленина. Если сам Белецкий не проявлял особенной радости по этому поводу и даже подшучивал над событием, то Анна
