Она возразила несколько раз, но спокойно:
— Что с вами?.. Нет, право же, что с вами?…
Недавно Улинг забыл у нее свою тетрадь стихов, и Мечка нашла там письмо, в котором она прочла: «Я приобщился к тайнам мира знакомством с вами, Эрна. Я жду вас у себя нетерпеливо и страстно». Она вспомнила его женевское письмо, и ей стало неловко и грустно.
Сейчас он говорил, что у Мечки много достоинств, но все они незаметны от ее страшной холодности. Когда она поднимает свои огромные усталые глаза, кажется, что она никогда не плачет, не радуется.
Кругом болтали вздор, вспоминали скандальный ужин в «Версале», где артисты не заплатили по счету, находили, что в труппе «некоторые» интригуют. Ружинский предложил «вытурить из зала ксендза, ибо он надоел всем до тошноты». Перед Мечкой извинились. Она холодно пожала плечами.
— Роль антрепренера не к лицу ксендзу, — пробормотала она.
Эрна потрясла уснувшого Фиксмана.
— Да проснитесь же, черт возьми, — повторяла она, искажая свое прекрасное лицо и едва не плача от ненависти.
Программу выработали. Для новой пьесы «Ирма» решили просить кое-что из мебели у богача-мецената, генерала П. Мечка обещала лично съездить к нему.
Она вернулась к себе поздно, изнемогая от усталости. Ивон Лузовский ждал ее. Горничная занимала его разговорами, которых он не слышал. Мечка вскрикнула от изумления.
— Что случилось?
— О, ничего нового…
Тэкля болела. Таинственная печаль пожирала ее. Все свободное время проводила она в костёле или исполняла поручения ксендза Игнатия. Бедняга Лузовский изнывал от ревности.
В Мечке вспыхнуло негодование.
— Как вы безобразно слабы!.. Таше господа, как ксендзы Игнатии, не должны жить. Вы виноваты! вы!
И сейчас же она устыдилась своих слов, заметив, что Лузовский плачет.
Мечка исполнила свое обещание и поехала к генералу П. Ее ввели в зал, где стоял ряд аквариумов разных величин и форм.
Генерал П., высокий, худой, с красным, обветренным лицом сосредоточенно следил за рыбами. Временами он накачивал воздух гуттаперчевым насосом. Напрасно звали его в соседнюю комнату к завтраку. Он покаялся Мечке в страсти к рыбам.
В ожидании его дочери Мечка села и заразилась этим молчаливым созерцанием.
Генерал позволил взять мебель и шутил по поводу кабаре.
— Почему именно «Синий топаз»? Это декаденство. Уж лучше, «Окунь», «Карп» или «Щука».
Его дочь Рита, молоденькая девушка, показала кресла, столы, японские вещи, атласные ширмы. На каждую вещь она клала свою слабую руку.
Мечка записывала предметы.
— Господин Пашиц много говорил мне о вас, — сказала Рита, краснея, — я давно хотела познакомиться с вами…
Она провела Мечку в свою комнату, скромно указала на шкап. Там были католические богословы и творения святых отцов. На столе лежала раскрытая апологетика Вэйса.
Оказалось, Рита изучает католичество и думает о переходе.
— Я завидую вашему образованию, — заметила восхищенная Мечка, — вы читаете на четырех языках… вы столько знаете… вы изучаете детально историю римского костёла… О, вы должны быть счастливы!..
— Пока еще нет, — живо перебила Рита, — но когда я стану католичкой…
И с целомудренным колебанием:
— Часто мне кажется, что я плыву куда-то и вижу берег…
Мечка спросила, как она готовится к переходу.
— Ежедневной мессой, изучением богословия, строгим examen de consience. Письменно мною руководит ксендз Иодко…
— Ксендз Иодко? — переспросила Мечка, боясь измениться в лице, и меняясь.
Рита взяла альбом и, раскрыв, отыскала фотографно ксендза Ришарда. Обе на минуту склонились над нею.
— Мы познакомились в Италии… три года тому назад… У меня было очень странное состояние после смерти мамы… видела сны… Ксендз Иодко умел встряхнуть меня… да, встряхнуть… вернуть к жизни.
Она задумалась. Мечка не могла побороть в себ неприятного чувства.
«О, это глупо!» — подумала она в смятении. И вслух:
— Ксендз Иодко приезжает скоро.
