знал, догадывался, что лучше бы остаться на Серебристом!?
– А как же мое предчувствие, что сегодня будет тихо?
– Да хрен бы с ним, с предчувствием, где нож!?
Действительно: если это отмычка шкрябает в замке, то уместнее, все-таки, пойти и воспрепятствовать проникновению в дом чужеродного элемента – я мужик или кто? Продуктивнее бы всего – отреагировать ударом в злодейский лоб чем-нибудь тяжелым и твердым, даже летальнообразующим, но я не догадался насчет топора, не захватил и не купил заранее. Закончится все благополучно – ствол добуду. Слово себе даю! И две… две-три обоймы серебряных пуль про запас. Эх, если бы это оказались крадуны, обычные нехорошие криминальные элементы – против людей было бы морально проще; так ведь нет, обольщаться по поводу опасности не стоит: с детства преотлично знаю, что домушники и даже легкомысленные скокари почти всегда днем работают. У меня в одноклассниках, в разные годы, в пятом и седьмом классе, двое пацанов были, так они до интерната оба домушничали, в форточки лазили, на подхвате у взрослых… Где, где, нож где?.. Вот нож: хоть и столовый, хоть и переделанный, да все одно понадежнее китайской выкидухи, попрочнее, клинок изначально вроде бы немецкий, если верить клейму. Нож, оказывается, лежал прямо передо мною, на подоконнике, и я его взял в правую руку – острием вниз, рукоятью вверх – как джойстик. Столовый нож, но очень похож на финку-щучку: обушок скошенный, под мизинцем упор-крестовинка… За облик-то я его и купил в свое время на барахолке возле Удельной, в память о детских мечтах суровой интернатовской поры… Делать нечего, двинулся на цыпочках к двери, я уже, можно сказать, привык, приспособился ковылять на ватных и трясущихся ногах навстречу страху, но не потому, что я такой бесшабашный и крутой, а… это… ну… от этакой противоестественной любознательности, вызванной безысходностью. Да, смелость от безысходности, но это не полет «бабочки на огонь»! Приходится, вынужден отвагу проявлять, ну, а куда деваться??? Вообще говоря, бывает очень тягостно осознавать, что ты один на белом свете и один против всего белого света, ибо никому не нужен, ибо почти за тридцать лет прожитой жизни так и не прирос к ней корнями взаимных долженствований, обязанностей, привязанностей… Другим людям, все-таки, легче, даже устойчиво несчастным по жизни. Барышня Марта, к примеру – ей ведь есть кому пожаловаться на судьбу, поделиться горем и страхами: со мною, с бабушкой, с двумя-тремя подружками, которые весьма горазды подсказывать экстремальные советы, по типу «вот я бы на твоем месте», на худой конец – с маленьким сынишкой от первого и пока единственного брака… А у меня, по какой-то прихоти судьбы, ни друзей, ни родных. Есть, правда, несколько приходящих возлюбленных, но и они, скорее всего, не загорятся идеей оборонять меня против НЛО и нечисти… и будут правы, не для того приходят…
– Ну!.. Кто там, чего ломитесь!?
Тишина в ответ, и скрежет смолк. Очередная жуть, продолжившаяся теперь уже на Васильевском, конечно же, напугала и удивила меня, однако – если можно так сказать – привычно удивила и напугала, словно бы мое сознание, поверив в собственную шизофрению, расщепилось на два автономных подраздела: один заставил меня пытливо посмотреть в дверной глазок, перед тем как выкрикивать вопросы в пустоту за дверью (прижал на мгновение лицо к глазку и тут же отдернул!), а другой – уныло констатировал: да, скрежет есть, за дверью пусто. Хотя… нет: там, внизу, на самом краю обзора, вроде бы какое-то пятно… которое темнее фона… Хоть бы лампочку на лестничной клетке вкрутили помощнее… Но здесь не ТСЖ и не управляющие компании, здесь пока районные коммунальные службы рулят…
После короткой заминки скрежет вдруг продолжился, но не от замочной скважины, как я сначала подумал, а намного ниже, на уровне пола, как раз оттуда, где мне почудилось темное пятно…
– Если ты… Эй, слышишь?.. Если ты… ну… та самая крыса с Серебристого, то лучше свали прочь, затопчу н-на хрен!
Молчание за дверью продолжилось, но скрежеты прекратились.
Когда в руке нож, когда ты нашел в себе наглость или мужество пойти угрозе навстречу, в данном случае – голос подать, пусть даже из-за двери, то и силы откуда-то берутся: руки потные, поджилки вибрируют, грудь аж сотрясается под ударами сердца, но ты готов воевать, сражаться, держать оборону и нападать – знать бы на кого!.. Плохо только, что «безумство храбрых» само боится ожидания и неизвестности: за дверью тишина, за дверным глазком пустота… и вся решимость красиво умереть в кровавой сече с ночными пришельцами потихонечку выпаривается из меня. Я несколько мгновений как бы колеблюсь – выскочить, или не выскочить наружу, на этажную площадку – но в более глубинных помыслах отдаю себе нелицеприятный отчет по поводу личного героизма: фига с два я кому открою! Пролезут – буду махать ножом, а не пролезут… и ладно бы тогда, я не против. Стою, вплотную к двери, дышу, подавляя мелкие стоны, а сам чувствую, что по ногам, особенно по правой ступне, словно бы мурашки онемения поползли, словно бы кровь там застоялась… или уходит… В тот жуткий час были на мне кеды-конверсы, ибо я еще накануне твердо решил не разуваться на ночь глядя… Короче говоря, я пыром справа пнул по низу двери, но – умеренно, силу экономя, ибо, все-таки, носки у кед мягкие, а дверь металлическая… Пнул, а сам опять вплотную к двери придвинулся – в глазок посмотреть.
– Сказано же частная собственность, вход только по приглашениям! Топочи отсюда, мерзота!
Это я себя так выкриками подбадриваю, типа, характер показываю…
Вдруг тусклый обзор из дверного глазка потух – словно бы на лестничной клетке вырубилось электричество… или кто-то снаружи стеклянный кругляшок залепил… Потом посветлело – а я все вглядываюсь, все пытаюсь что-то рассмотреть… Видимо, у страхов и ужасов тоже есть своя палитра, не менее богатая, чем все оттенки черноты на знаменитом квадрате Малевича. Разве что дурацкий этот квадрат мне по фигу, а нынешнее многообразие ужасов – вот-вот уже, еще чуть поднажать – обязательно превратит меня в сумасшедшего, либо в тихого «додика», на уровне медузы, либо в буйно помешанного…
