входной двери, поочередно воспринимая окружающее то на слух, то через дверной глазок, то непосредственно участвуя, то словно бы фильм в кинотеатре смотрю… с цветом, со звуками, три дэ, с запахами…
Глубоко за полночь, на лестничной площадке, вплотную к входной двери, скапливаются зыбкие темные фигуры, общим числом четыре… да, четыре их было. В прихотливых извивах моего сновидения они одновременно похожи на женщин, гномов и крыс, своим появлением наведя, так сказать, мостик между явью, сном и бредом. Фигуры пытаются проникнуть внутрь помещения, то есть, в глубины моей квартиры, но запертая дверь не пускает их, они шипят, негодуют тихими шелестящими голосами и требуют, чтобы я разрешил им войти, чтобы позволил приблизиться к себе, к своей наполненной жизнью плоти…
Меня, как физического объекта, в василеостровской квартире нет, но я, пожалуй, понимаю спящим своим сознанием, почему они этого не чувствуют: моя жизненная, самая сокровенная, энергия, благодаря Кате Горячевой, была накануне щедро выплеснута вовне, то есть, в недра жилища, далее мы с Катей почти сразу же ушли, оставив выплеск наш аур как бы законсервированным, словно бы сочащимся наружу… Цель нечисти, пришедшей ко мне «в гости» – именно я, и, похоже, Катин образ для них ничего не значит. Меня спящего, охватывает страх, я съеживаюсь своим сознанием, как бы группируюсь в ментальный комочек, дабы не учуяли они моего настоящего присутствия, не зацепились бы за след и не ринулись бы по нему… Но в недрах моего ужаса, трепещущего в недрах моего сна, постепенно, мгновение за мгновением, прорастает иная эмоция… Она, эта эмоция, радует меня, определенно радует… но и тревожит… очень тревожит… Я испытываю… гнев… желание расправить плечи, встать во весь рост, явив им, подлой и мелкой нечисти, истинную стать мою, облик мой и силу!.. Фигуры теснятся у двери, переливаясь всеми призрачными оттенками лютости и мрака, они шипят, они алчут… Я же молчу, невидимый и всепонимающий, находясь рядом с ними и над ними… И я ведь чуть было не поддался на чувство гнева своего и силы своей, и, вполне возможно, не выдержал бы, дав волю чувству ярости и мести… Подобно кабану перед стаей собак, котором только того и нужно… Ой, не надо, я лучше потерплю и подрожу. Сущность моя, наполнившая ауру дома, вдруг почуяла вторжение – если так можно выразиться – иное по ауре и воле, отличное от этой первой, «нечистой»: в доме, внизу, открылась входная дверь, в парадную вошел человек в низко надвинутой на глаза бейсболке. Я почуял его как минимум одновременно с нечистью, скопившейся у моих дверей, ибо человек – я почему-то знал это! – направлялся на мой этаж, к моему жилищу! Моего понимания опять же хватило, чтобы мимолетно оценить ментальную сущность других людей в доме… Нулевая. Живых нет в этом доме, либо все они слишком глубоко спят… Угу, типа, мертвым сном! – Это в мое спящее сознание проник бодрствующий Кирпич, то есть, я сам, и попытался жалко сострить…
Человек молод, он неслышно взбегает по ступенькам, таким же легким вкрадчивым шагом вступает на лестничную клетку моего этажа… Вот он замер на несколько мгновений, прислушиваясь и оглядываясь… Сдвинув бейсболку на затылок, достает из маленькой пузатой сумочки, притороченной к поясному ремню, какие-то штучки-железки… Это отмычки!.. Из под черной футболки на животе выглянула на тусклый свет и тут же спряталась… Никак, это рукоять пистолета!? Ох, блин! Это он для меня приготовил… Парень движется именно к моей двери, а темных зыбких тварей, похоже, не замечает… По той уверенности, с которой он сует отмычку в замочную скважину, да и просто по наитию, вернее сказать – по иррациональному всеведению сновидца, я понимаю, что вот как раз он твердо знает, что меня в квартире нет, а, стало быть, нет и опасности нарваться на хозяина взламываемого жилища… Зачем тогда пистолет?
А черные твари, невидимые для взломщика, его как раз видят и чуют хорошо… Они дрожат, они все теснее, все ближе обступают присевшего на корточки парня, они воют неслышным голодным воем и уже не способны сдерживаться…
Клялся я, давал себе и Дэви обеты не «блинкать» и не ругаться матом без особой нужды, но… Сижу в ванне, сбиваю с себя пот и остатки сновидений струями чуть теплой воды, а сам-то помню, вновь и вновь прокручивается в мозгу истошный рев того чувака-грабителя, когда в него твари вцепились… В затылок, в горло, в живот… Загрызли его до потери сознания, так что он стонет, шевелится в конвульсиях, но уже не сопротивляется – а главная, самая крупная тварь выедает ему, все еще живому, лицо. Потом они схватили его… вроде как зубами… или клешнями, или… схватили за ногу, за руку, за голову и потащили прочь от квартиры туда… я не помню… куда-то вниз… может, по лестнице, или по воздуху… Да хоть по мусоропроводу, какая, на хрен, разница! Самое последнее впечатление от этого милого сновиденьица: гномообразное создание – близняшка тому, что я в трамвае встретил, слизывает с бетонного пола на лестничной клетке черные сгустки крови…
Какой «чудесный» сон! И как мне теперь на Васильевский ехать… тем более там ночевать… Я до отказа открутил вентили, заведующие напором воды в кранах, вода стала совсем холодной – и душ помог, меня так и не стошнило.
Глава седьмая
У меня все дома, но нас очень мало: я, мое второе я, мое подсознание, мой внутренний голос и мое суперэго – итого пятеро. Есть еще девица Дэви, но она пока не устоялась в звании мыслящего существа, тестировать ее и тестировать.
– Дэви, спишь, детка? Приветус!
