– Ступайте на соседний луг! – приказала своим уланам Надя. – Навьючьте лошадей сеном и возвращайтесь как можно скорее сюда! Мешкать нельзя! Очевидно, неприятель находится неподалеку. Недаром же обитатели дома покинули свое гнездо и разбежались отсюда! – произнесла она вслух мелькнувшую в голове догадку.
Солдаты не заставили повторять приказание своего начальника и, уложив раненого Линдорского на диване, удобно приютившемся в углу комнаты, один за другим поспешно вышли на двор, где их ждали лошади.
Когда последний из солдат скрылся из ворот усадьбы и в доме воцарилась прежняя мертвая тишина, больной ротмистр, убаюканный ею, смежил глаза и впал в дремотное забытье. Зося и Надя сели неподалеку от него, оберегая его покой.
– Когда я вернусь домой в замок Канутов, – начала восторженным шепотом молодая женщина, – я не замедлю рассказать всем – и Юзефу, и Рузе, и Яде – о твоем великодушном поступке. Ты – героиня, Надя! Настоящая героиня! Как много я обязана тебе!
– Полно, Зося! – с усмешкой остановила ее Дурова. – Что ты видишь геройского в моем поступке? Уж будто так трудно было проводить вас через лес, когда нам все равно было, откуда достать сено для фуража.
– Но если барон узнает… – начала было Линдорская.
– Какая беда, подумаешь! – прервала ее девушка-улан со смехом. – Ну, отсижу сутки-другие за промедление на гауптвахте, и все тут! Это даже будет отчасти полезно отдохнуть день-другой с моею раненой ногой! – расхохоталась она беспечно и вдруг разом осеклась. Ее чуткое ухо уловило какой-то непривычный шум на дворе, звуки приближающихся шагов и шум нескольких десятков голосов сразу.
– Что такое? – с испугом хватая ее за руку, вскричала Линдорская. – Это французы! – произнесла она, помертвев от ужаса. – Мы пропали!
Надя напрягла все усилия, чтобы услышать что-нибудь определенное в надвигающемся шуме, и не могла. В ушах ее звенело и от болезненной слабости, и от продолжительной скачки на коне впервые после болезни.
– О, господи! – простонала насмерть перепуганная Зося. – Если это французы, что будет с нами и с ним? – указала она на покоившегося мирным сном мужа. – Ведь они не пощадят его, Надя! Они – звери!
– Молчи, Зося! – судорожно сжимая ее руку, произнесла бледная как мертвец Надя. – Верь, я буду защищать вас обоих до последней капли крови!
И прежде чем Зося могла опомниться, Надя закрыла входную дверь, спустила темные жалюзи на окнах и, обнажив шпагу, встала у порога, готовая поразить каждого, кто заглянет сюда.
Надя и Зося уже не говорили больше. Слышно было только тяжелое дыхание больного и угрожающие крики, доносившиеся сюда со стороны двора.
Вот они все слышнее, слышнее… Слов нельзя разобрать в общем гуле, но сомнения быть уже не может: это французы… Вот они уже на дворе. Вот проникли в цветник и бегут к дому… Сердце в груди Нади дрогнуло и остановилось. Она нервно сжала правой рукой рукоятку сабли и, выхватив левой револьвер из кобуры, приготовилась встретить выстрелом еще невидимых врагов.
Вдруг что-то большое и тяжелое ударилось об окно. Стекло со звоном посыпалось на пол, и чье-то лицо с всклокоченной рыжей головой показалось в нем.
Грянул выстрел, и голова исчезла так же быстро, как и появилась.
За окном послышалось ругательство, произнесенное на чистейшем русском языке.
– Что такое? – вскричала недоумевающая Надя и в три прыжка очутилась у окна.
По двору от ворот неслась целая ватага крестьян, вооруженных кольями, граблями и даже серпами. Они бежали прямо к дому, размахивая своим случайным оружием, неистово горланя что-то, чего за общим воем нельзя было разобрать. А под окном, скорчившись и охая, сидел какой-то невзрачный мужичонка и тер левую руку, по которой медленно скатывалась алая струйка крови.
– Наш! Русский! – вскричала ошеломленная Надя. – Я ранила русского! – вырвалось со стоном из ее груди.
– Русский и впрямь! – ноющим голосом произнес мужичонка, в добродушном лице которого не было решительно никакого сходства с французом. – И то оплошали мы, – тянул он, морщась и ежась от боли, – приняли за хранцузов вашу милость! Не извольте гневаться! – глупо улыбаясь и растирая окровавленную руку, присовокупил он. – И то оплошали… Сенька грит: «Полезай, Яшка, на разведки»… Я и полез живым духом, а ты тут как тут и садани из окна…
– Но ты ранен, несчастный? – в волнении спрашивала Надя, склоняясь над все еще сидевшим на земле мнимым французом.
– Не то чтоб горазд! – весело отозвался тот. – Бабха-знахарка до свадьбы залечит… А эвось и наши прискакали! – мотнул он головою в сторону бегущей толпы.
Крестьяне вмиг окружили Надю.
Впереди толпы выступил высокий малый и, почесывая затылок, пояснил девушке, что они «промахнулись маненечко», принявши приютившееся в пустой усадьбе общество за французов.
Крестьяне, очевидно, были немало смущены событием. Они переминались с ноги на ногу и косились на раненого Яшку, который успел уже унять кровь и завязать оторванным клочком рубахи окровавленную руку.
Это был один из партизанских отрядов, которых было немало во время отечественной войны. Помещики вооружали чем попало свою дворню, и целые
