богатеям, или напрочь стряхнуть их с себя? И глядели мужики друг на друга волками, потому что кто по природе, по ухватке своей волк, он и всегда волк, а доведи тихого до отчаяния — тоже озвереет. Вывезли кулаков в дальние края — стало спокойнее.
Анне припомнилась предзимняя с морозцем ночь в Худоеланской, когда заполыхали изба и амбар Голощековых, а по выбегающим с сельского схода активистам кто-то издалека вдоль улицы ударил несколько раз из обреза. И скрылся, вражина. Счастье, что ни в кого не угодил. Тогда у нее, для всех еще Нюрки Флегонтовской, скулы стянуло злобой. Попадись этот, с обрезом, тут же вырвала бы из рук и сама прошила гада насквозь, а Варвару Голощекову, истошно рыдавшую в едком запахе хлебной гари над пожарищем, так и швырнула бы прямо в огонь. Да спасибо, Алеха остановил. Вот как бывало.
Теперь они с Алехой, зажав под мышками учебники, садились в пригородный поезд и весело ехали до своей остановки. Знали, классовые битвы не затихли, и долго будут еще продолжаться, но в эти сражения нужно вступать с другим, чем прежде, оружием. Обрезы до поры до времени сдаются врагами в запас. Усиливается война умов. Ум — вот новое оружие. Потому что «там», у «них», тоже головы есть, они не на медные пятаки, а на червонное золото учились. И, значит, кровь из носу, надо полностью овладеть всеми знаниями, какими только располагает человечество; надо покорять и двигать технику вперед; надо понимать хорошо, что такое социализм и как быстрее коммунизм построить.: Построим — тогда попробуй, возьми-ка нас!
В поезде Анна старалась занять место поближе к окну, и светлее, почитать можно; и поглядеть на убегающие назад перелески, так похожие местами на родную Сибирь. Можно и позабавиться смешными сценками на станционных платформах, которые нередко возникают, когда поезд трогается с места. Всякое случается. Да и просто на людей посмотреть интересно. Это всегда какой-то особенный народ: на вокзалах и в поездах.
Было раз: в толпе, которая торопливо текла по перрону Северного вокзала на посадку в пригородный поезд, Анне почудилось знакомое лицо. Она не смогла в первый момент вспомнить, кто это, а когда сообразила — это же Людмила Рещикова — и обернулась, той и след простыл. Сказала Алехе. Он посмеялся: «Чего ей здесь делать, в Москве?»
А на следующий день это все повторилось. Стало ясно: Людмила куда-то ездит в том же пригородном и таится, избегает с ними встречи. Ну, это понятно. Радость в такой встрече видится ей небольшая.
Потом прошло много времени, и, хотя Анна, спеша на посадку в поезд, иной раз и останавливалась нарочно, чтобы пропустить мимо себя быстро текущую толпу, и внимательно обшаривала её взглядом, Людмила на глаза больше не попадалась. Были ли случайностью те первые две встречи? Или она переменила время и ездит с другим поездом, чтобы только им не столкнуться где-то лицом к лицу?
Анну это заботило. Кто бы ни была эта Рещикова, нехорошо сознавать, что тебя она боится, словно лютого зверя. Как-то стерся в памяти давний, жестокий разговор с нею в пасхальную ночь под малиновый перезвон колоколов, когда она пообещала Людмиле, что бедам ее не будет конца.
23
А Людмила этого не забыла. Она знала: Нюрка Флегонтовская свое обещание сдержит. И сколько ни убеждал ее Тимофей нетревожиться, Людмила не могла в себе перебороть страх перед возможной встречей с Нюркой. Она задерживалась теперь в Москве на полчаса, на час лишний, но прежним; очень удобным для нее поездом больше не ездила.
И все, же они встретились. В тот миг, когда Людмила сошла с поезда на своей остановке, а состав тронулся и плавно поплыл перед нею, она увидела Нюрку на тормозной площадке ближнего вагона, И не успела отвернуться. Заметила и та Людмилу. Ловко соскочила вперед по ходу поезда, только щелкнули по деревянному настилу каблуки сапог, и оказалась рядом с нею. Сдернула с головы стянутую: узлом на затылке красную косынку.
— Здравствуй, Рещикова! сказала, оправляя сбившуюся во время прыжка гимнастерку. — Как ты здесь?
Людмила не ответила. Беспомощно оглянулась. С платформы по скрипучим ступеням лестницы спускались к лесу немногочисленные, приехавшие в одном поезде с нею жители поселка.
Через минуту они останутся совсем одни. Даже Алехи Губанова нет. Почему Нюрка Флегонтовская на этот раз ехала без него? Или Алеха не захотел, не успел спрыгнуть е поезда?
Быстро сгущались сумерки. Вдали, у переезда, засветился в окошке сторожевой будки первый огонек.
— Как ты здесь оказалась Рещикова? повторила свой вопрос Нюрка. — Ты здесь живешь?
— Живу — глухо ответила Людмила.
И не знала; что ей делать дальше.
Пойти домой — значит повести за собой и Нюрку. Ведь не зря же та спрыгнула с поезда, а дома сегодня нет никого, и Тимофей приедет еще не скоро. Стоять здесь на одиноком, пустом помосте и разговаривать… О чем? Нет у нее никаких слов к этой злой и несправедливой…
— А я: тебя раза два на Северном вокзале издали: видела, — спокойно говорила Нюрка. — И все ты из виду как-то терялась^ Ты
