Но не так-то просто оказывалось уйти и за маньчжурский щит.
Стремясь не остаться в самом хвосте отступающей армии, Куцеволов вел свой отряд столь быстро, что совершенно забыл о мудром народном правиле: «Тише едешь — дальше будешь». Запаленные кони стали падать один за другим. Тогда он решил сделать хотя бы односуточную передышку, подкормить лошадей. Иначе гибель. В селе, обобранном передовыми частями до последней соломинки, ему под угрозой расстрела целой семьи показали дорогу к покосам, где еще стояло несколько нетронутых зародов доброго горно-лугового сена.
Что ж, морозы немного ослабли, и можно переночевать в лесу, у костров. Потом еще пять-шесть переходов, выбраться напрямую через хребты на старинный Кяхтинский тракт, резануть по нему в Монголию, а там…
Куцеволов чувствовал себя главнокомандующим. С тех пор как он сначала вместе с измученным болезнью капитаном Рещиковым нечаянно отбился от главных сил, а затем уже умышленно остался лишь со своей группой конников, он понял: никому сейчас нет до него дела, живи сам или умирай, как хочешь. Можешь ехать вперед, можешь ехать назад, можешь стоять на месте. И проще бы всего повернуть коней навстречу Красной Армии, сдаться, не бежать в Монголию, в Маньчжурию… Но его отряд был особый — карательный отряд. И не по принуждению, а по убеждению. Много кровавых дел числилось на их счету. Надеяться на милость Красной Армии ни самому Куцеволову, ни его солдатам было нечего. Они это знали. Да и вовсе не о милости к себе помышляли они, а о том, скоро ли снова удастся им пожить в полную волю.
Лесная дорога, близ которой на круглой большой поляне стояли огороженные жердями зароды сена, не была тупиковой. Если поехать по ней и дальше, она снова выводила на тракт, идущий параллельно железной дороге. Что в одну, что в другую сторону от поляны, до ближнего села на тракте было верст по двадцать, по двадцать пять.
Давая команду стать здесь на отдых, Куцеволов послал в обе стороны дозорных. Хотя он был твердо уверен, что вырвался вперед от замыкающих частей по меньшей мере на двое суток пути, привычная для него подозрительность заставляла соблюдать и особую осторожность. Когда армия отступает, бежит, ничего не стоят любые стратегические подсчеты.
Они провели на отдыхе ровно сутки, давая коням вволю отъесться на иссиня-зеленом полинном сене, которое сибирские крестьяне ценят выше овса. Удалось и людям выспаться хорошо, глубоко зарывшись в зароды.
Повеселевшие солдаты собирались в путь. Плотно позавтракали вареной бараниной — в селе сумели-таки прихватить овечек, — напились горячего чая и стали седлать коней.
Мохнатым розовым шаром солнце медленно выкатывалось на вершины деревьев, окружавших поляну. Восточный ветерок чуть-чуть шевелил сухие листья травы.
Куцеволов внимательным взглядом обвел свой отряд и взялся за луку седла. Улыбнулся. Расчет оказался очень точным и правильным: сутки не пропали даром, потерянные версты теперь возместить будет легко.
— Эй! Поживее! — прикрикнул он.
И вскинулся в седло. Крупом ломая изгородь, которой был обнесен зарод сена, конь попятился и заступил задней ногой между жердями. Куцеволов сердито выругался. Приказал ближнему солдату спешиться, помочь коню вытащить ногу. Но тут на поляну галопом влетели дозорные, те, что прикрывали отряд с тыла, истошно прокричали: «Па-артиза-а-ны!» — и понеслись по дороге дальше.
В суматохе, сразу вскипевшей вокруг, солдат не выполнил приказания Куцеволова, хлестнул плетью своего коня и поскакал прочь. Еще минута, другая, и весь отряд, развернувшись веером, устремился за дозорными.
Вслед бегущим из лесу защелкали винтовочные выстрелы.
Злой Куцеволов сорвался с седла, торопливо развел жерди, высвобождая ногу коня, и выпустил из рук повод. Конь без седока тотчас же метнулся вдогонку за отрядом, а Куцеволов, помертвев, остался один возле зарода.
Охватывая поляну полукругом, партизаны уже мелькали между деревьями, стоящими на опушке. Стреляли. Куцеволов рванулся в одну сторону, в другую и, пятясь, зарылся в сено.
Ему ничего не было видно, он только слышал, как вздрагивает земля под копытами совсем близко от него скачущих коней, слышал сухие, звонкие, бросающие в колючий озноб выстрелы. И ждал, как приговоренный к смерти, стоящий у столба с завязанными глазами, когда горячая пуля оборвет давящий сердце страх…
Но удары копыт стали реже, глуше, пронеслись мимо, как в летнюю пору короткий град. Отдалились и выстрелы. А потом наступила полная, нерушимая тишина.
Куцеволов сидел долго, не шевелясь, и только языком слизывал с губ горькую сенную труху. Выбраться из укрытия он не решался. Вдруг на поляне оставлена засада?
А время шло. Надо было действовать. Только как?
«Кто выходит там сейчас победителем в схватке: наши или партизаны?» спросил он себя.
И скрипнул зубами. Свои так драпанули, что никакой схватки, пожалуй, и не было. В худшем случае их всех перестреляли в спину, в лучшем — им удалось удрать. И если даже отряд уцелел, солдаты сюда не вернутся. Надеяться не на кого — надо спасаться самому.
