Он повернулся к Тимофею, повел рукой дружески, приглашающе: «Прошу, говорите». Их взгляды скрестились. Тимофей видел, как застыли в тревожном и злобном ожидании глаза Куцеволова, а на лице между тем светилась ласково-грустная улыбка. Хотелось вскочить, сорвать с Куцеволова эту маску-улыбку, так чтобы остались только уличающие его глаза, которые подменить, замаскировать было невозможно. Но он сдержал себя. Ответил решительно, твердо:
— Повторяю то, что всегда говорил. Он хотел меня бросить под поезд.
У Куцеволова не дрогнул ни единый мускул. Только взгляд он отвел в сторону и медленно сглотнул слюну. Спросил очень тихо:
— Вы жаждете, дорогой юноша, крови Куцеволова, который действительно причинил людям много всякого зла? Или вы этого же хотите и от Петунина, который делал и делает людям только добро? Включая и вас.
— Я хочу справедливости. И хочу, чтобы вас судил народ.
— Всеми правдами и неправдами стараясь приписать мне и то, в чем я не виновен, отнять у меня и последнее, — скорбно добавил Куцеволов. — Что ж, воля ваша, милый юноша. Бейте лежачего. А я… я своего доброго к вам отношения не изменю. — Он встал. — Гражданин следователь, вызывайте конвой.
Но когда, стуча сапогами по каменному полу, вошел конвойный, Куцеволов вдруг метнулся к столу.
— Слушайте, следователь Вериго, вам очень хочется жить? Вам когда-нибудь виделось, что вас приговаривают к смерти, а вы живой? Черт вас возьми, живой, и вам очень хочется жить! — Он ухватился руками за край стола. Теперь кричал уже яростно, торопливо: — Вы бы стали ползать перед следователем на коленях, на что-то надеясь? Или, взвесив все «за» и «против»… Как вы посоветуете, есть мне смысл стать перед вами на колени? И перед этим гаденышем? Судите! Расстреливайте! Плюю я на вас! Но больше не допрашивайте меня.
Его повели. От двери он крикнул еще:
— А я хочу жить!.. Жить хочу!..
Тимофей лежал оцепенело. Глухо постукивало сердце. Лез в уши истеричный голос Куцеволова. Потом словно бы дверь за ним захлопнулась — стало тихо. Только посапывал нк кровати Виктор.
И опять Тимофея закачало на волнах. Он плотнее зажмурил глаза, и в наползающей истоме крепкого сна еще промелькнули перепутано и отрывчато:
…Взволнованный Гуськов: «Ты слышал: Куцеволов повесился…»
…Лекция для слушателей военной академии: «Над миром сгущаются тучи новой войны… В Италии, в Германии разгул фашизма… Наш интернациональный долг… Мир неделим…»
…И выпускной вечер… В петлицах вместо «кубиков» — «шпалы».
…Все только и говорят: «Мятеж в Испании… Франко… Интербригады… Добровольцы… Как попасть?»
…Три заявления без ответа. Там французы, поляки, чехи, американцы… Весь мир всколыхнула трагедия Испании… Где же мы?…
…Мучительный от этих раздумий путь обратно… Большой разговор с Людмилой. Давние слова Анталова: «В военном деле с женами не советуются…»
Пусть так, а с боевой подругой можно?…
«Да, Тима, да. и я с тобой, всегда с тобой…»
А куда? В свою же дивизию?…
…Владивосток… И радостная неожиданность… Васенин сказал в первый же день: «Ну, Тима, а нам снова в дорогу. Есть вызов. Пока ты ехал в поезде. Но запомни: теперь я камарадо Васнерос, а ты камарадо Тиманьес. И ни гугу. С нами еще Рекаловский. Вылетаем завтра же…»
Затаенная тревога в глазах Людмилы: «А как же я? Мы ведь вместе…»
Но это никак невозможно. Даже нельзя сказать ей, куда…
…Теруэль… Раскаленные тяжким зноем камни Испании… Суровое молчание перед свежевырытой могилой, и рядом с нею, прикрытое боевым знаменем, тело Рекаловского…
Тимофей застонал от боли, которая почему-то приходила к нему чаще всего в середине ночи, бессознательно потер рукой шею и затих.
Последнее, что еще подумалось ему, прежде чем сон одолел окончательно: он скоро, очень скоро будет
13
Разморенный плотным ужином с водкой и теплом неснятых гагачьей куртки и меховых сапог, Виктор блаженствовал и в сновидениях. Это была сплошная вереница побед. В. кругу своих служебных обязанностей. В спорах с друзьями и в спорах с противниками. В каких-то случайных, веселых
