– Что с Дюрером? – я резко подобрался.
.
.
Быстрый перестук моих окованных металлом подошв, эхом разносился по коридорам личных покоев Императрицы, расположенных на верхнем этаже Центрального Донжона. Пулей, пролетев мимо застывшего каменными изваяниями строя подтянутых гвардейцев и жестом приказав четвёрке сопровождающих меня кавалергардов присоединиться к караулу, я не стуча, вломился в дверь кабинета Её Величество.
– Матушка!
– Эсток! – зарёванная Нинния тут же повисла у меня на шее, и я остановился, нежно прижав к себе всхлипывающую сестру. – Дюрер, он… он… Эсток, ты же сильный! Ты спасёшь брата?..
– Нет! – жёстко произнесла, отрывая взгляд от каких-то бумаг Императрица, полоснув по мне ледяным взглядом, в котором читалась загнанная глубоко внутрь боль и стальная решимость, свойственная этой женщине в критические моменты. – У тебя теперь только один брат, у меня только один сын, а у Империи – только один Наследный Принц! Эсток, скоро состоится твоя помолвка с Принцессой Оссирией Савадской. Готовься!
– Но мама! – в сердцах воскликнула Нинния, заламывая руки. – Как ты можешь…
– Могу. Сын, уведи и успокой сестру, – наши взгляды встретились, и я медленно кивнул. – Твою супругу и слуг переселят из Академикума в твои покои, прости, но ты не маркиз д’Вергри, а Принц Эсток Русский…
Она быстро посмотрела на какой-то документ.
– Названный, так в честь Великого Правителя доимперской эпохи, Рузкирия Завоевателя.
– Кажется, у моего титула были ещё какие-то приставки… – аккуратно произнёс я. – «Второй» и «Не-наследный» кажется…
– Правда? – обрывисто и очень жёстко произнесла Императрица, вновь впившись в меня ледяным взглядом, а затем шумно пододвинула на ближний ко мне край стола старый пропылённый тубус. – Не помню такого! У меня всегда был один родной сын Эсток Русский, которого я вместе с твоим покойным отцом, по политическим причинам, связанным с происками церковников Лориды, передала на воспитание моей фрейлине Эллоре д’Роллей и её супругу, приняв к себе их ребёнка Дюрера д’Вергри… По соответствующим причинам ты на шестилетие не получил магического дара.
– Ма-ма… – ахнула Нинния, широко раскрытыми глазами глядя, то на Её Величество, то на меня. – Это… правда?
Отпустив сестру, я медленно подошёл к рабочему месту Её Величества и взяв со столешницы тубус, внимательно осмотрел запылённую печать с королевским символом и чётко отпечатанным годом моего рождения, а затем вопросительно взглянул на Вторую Матушку.
Она медленно кивнула, и я сломал сургуч, пальцами почувствовав болезненный укол идентификационной магии. Если документы и были поддельными, то почему-то я был уверен, что теперь никто не смог бы это доказать.
Развернув, старый пожелтевший пергамент, на котором традиционно записывались подобные важные тексты. Я быстро пробежался по нему глазами и передал подошедшей сзади Ниннии.
– Но… как же… – ахнула девушка. – Так значит это… правда?
– Истинная, – даже не моргнув и глазом, соврала Её Величество.
Если вся эта афера и могла обмануть любого из коренных жителей этого мира, то только не меня. Уж я-то, слава богу, прекрасно помнил, к какой именно женщине поднесли меня после перерождения.
Что-то мне подсказывало, что всё это не экспромт, а давно и тщательно продуманный план, а сам документик и может быть не один, был создан примерно восемнадцать лет назад, после рождения брата. Ну а то, что в него чернилами соответствующей выдержки с каплей моей крови внесли моё имя, а старик писец, после этого, немедленно отдал Богиням душу… Как говорила Матушка – Государственная необходимость.
При чём, настоящая мать – я в этом был абсолютно уверен, абсолютно искренне расскажет мне ту же самую историю. Быть может, даже веря в неё. Как и Мисилиси, принимавшая у неё роды.
– Б… Брат… – Нинния прижалась ко мне, в то время как я какое-то время бодался со Второй Матушкой взглядами.
– А теперь, дети, оставьте меня ненадолго, – произнесла вдруг она. – Мне нужно подумать.
Я медленно кивнул, и забрав у Ниннии документ, убрал его в тубус. Печать немедленно восстановилась, подтверждая, что я имел право вскрывать этот контейнер.
Спорить сейчас с Её Величеством и что-то доказывать, было бесполезно. Передо мной сейчас сидела не любящая мать, а государственный деятель, которая только, что ради интересов страны, пустила в рокировку собственного сына, официально подменив его приёмным.
Ну а то что она хотела побыть одна… Стелле Ромарской как и любой другой женщине просто нужно было без свидетелей оплакать своего Дюрера, от которого она вынуждена была отказаться по каким-то непонятным пока что мне причинам.
Приобняв сестру за плечи, я вывел её из кабинета.
– И да! Эсток! – крикнула Её Величество, когда мы были уже в коридоре. – Я запрещаю тебе, что-либо предпринимать!
