На этом наши пути разошлись.
Вскоре Вучетич снова лег в больницу. На этот раз состояние его было очень серьезным. Но как только дело по -шло на улучшение, он позвонил моему фронтовому другу-пограничнику народному художнику Павлу Судакову и попросил написать три этюда со своей «Сторожки» и принести ему в больницу. Павел Федорович - человек обязательный, он высоко ценил талант Вучетича, дорожил его дружбой и незамедлительно исполнил просьбу больного ваятеля. В больничной палате они беседовали больше часа. Евгений Викторович изложил Судакову план своего замысла о мемориале на Прохоровском поле - прикованный к кровати, он продолжал мысленно творить.
- А не пора ли тебе остепениться? - сказал Павел Федорович. - Ты много сделал. Дай Бог каждому. Силы-то уходят.
- Не могу я, Паша, без дела. Пойми меня - не могу.
- Ну и хорошо, займись малыми формами, делай камерные скульптуры, лепи обнаженных женщин, как Роден и Эрзя.
Когда Судаков уходил, Вучетич вдруг остановил его вопросом:
- А как там Иван? - Это обо мне. - Встречаетесь?
- Видимся часто. Ничего - пишет, - ответил Павел Федорович.
- Значит, выстоял, не сломался, - как бы про себя произнес Вучетич.
Нет, неистовый характер великого мастера не позволил Вучетичу принять советы Павла Судакова. Да и сил уже не хватало. Свои грандиозные замыслы он унес с собой в могилу. Ему не довелось дожить до позорного времени горбачевской «перестройки» и ельцинских «реформ», когда его идейные противники-вандалы крушили памятники, а бездарное эмигрантское отребье возвращалось в Россию в лавровых венках гениев. И кто знает: уцелеет ли в берлинском Трептов-парке величественное творение Евгения Викторовича - его первый стремительный взлет. Не постигнет ли его судьба волгодонского Сталина и столичного Дзержинского. Может, прав был Алексей Николаевич Косыгин, предлагавший повторить в Москве монумент солдата-победителя. Пусть было бы два одинаковых экземпляра: один в непобежденной Москве, другой в поверженном Берлине. И как бы ни обернулась судьба России, в музеях ее городов на века сохранятся образы советских людей, отлитые в бронзе, вырубленные в граните и мраморе, изваянные твердой рукой великого, неистового художника XX века, пламенного патриота нашего многострадального и героического Отечества. И Родина-мать, советская богиня Победы, вознесенная на Мамаевом кургане, будет напоминать потомкам о величии духа их славных предков, служить им примером гражданского долга, мужества и геройства, путеводной звездой.
ПАВЕЛ СУДАКОВ И ЕГО МАСТЕРСКАЯ
В конце 1943 года я написал большой очерк о своем друге, прославленном разведчике Кирилле Прокофьевиче Орловском. Очерк отнес в журнал «Пограничник», он понравился главному редактору полковнику В. Ф. Шевченко, а мне, поскольку я в то время после контузии числился в резерве, предложили работать в штате «Пограничника».
У журнала был небольшой, но дружный круг авторов-писателей, журналистов... Приносил свои рисунки и молодой симпатичный Павел Судаков. Однажды он сделал иллюстрации к очерку о подвиге пограничника Ивана Богатыря. Мне показалось, что в облике героя есть какое-то сходство с самим автором рисунка. Потому, пока художник разговаривал с ответсекретарем, я негромко спросил начальника отдела литературы Льва Линькова:
- Похоже, сам Иван Богатырь к нам пожаловал?
Лев Александрович понимающе улыбнулся:
- А ты не знаком? Павел Судаков, правая рука Павла Петровича Соколова-Скаля.
Этот народный художник был широко известен, в том числе и воинам в зеленых фуражках. Репродукции его картин «Братья», «Бой с басмачами», триптиха «Щорс» еще до июня 1941-го украшали ленинские комнаты многих застав, а острые, яркие агитплакаты ТАСС, созданные Соколовым-Скаля, можно было встретить на улицах военной Москвы. Но я не знал, что Павел Петрович сейчас руководит студией художников-пограничников, а вот этот богатырского сложения Павел Судаков - его ближайший помощник. Мы познакомились, и Судаков тогда же пригласил меня посетить их студию, где и состоялась наша вторая встреча, положившая начало дружбе, которая продолжается полстолетия.
Я впервые попал тогда в сказочный мир красок, этюдов, рисунков, в общество молодых людей, окрыленных творчеством, и мир этот очаровал и околдовал меня. Здесь все было интересным, необычным, каждый из студийцев казался мне одаренным художником с большим будущим, творцом, шедевры которого очень скоро украсят залы Третьяковской галереи. Почти все они были мои одногодки, и мы сразу нашли общий язык.
Потом по заданию редакции «Пограничника» вместе с группой студийцев я выезжал на только что восстановленную западную границу, писал очерки, а художники отражали увиденное в рисунках и картинах.
Из всех новых знакомых мне почему-то больше других импонировал Павел Судаков. И прежде всего как чело -век. Есть люди замкнутые, необщительные, - с ними трудно найти общий язык: не о чем говорить. С Судаковым же оказалось легко и уютно. Его душа была нараспашку, на все - свой
