В этих молитвенных словах звучит тревога - поэт видит, сердцем чувствует надвигающуюся беду и поименно знает тех, кто ее несет, и тех, кто молчаливо не препятствует носителям зла.
Как стон измученной души звучит его голос:
О, Родина, и боль моя и грусть, Гляди, опять без тени благородства Сжигает все, чем ты дышала, Русь, Слепое сионистское уродство. И на святых славянских городах Навешивает собственное имя. В мечтах высоких, в мировых трудах И мы уже становимся иными: Не дорог нам отеческий порог, И гордость предков укатилась в дали. Чужой ученый и чужой пророк Историю народа растоптали. Я в их глазах пустыню узнаю, Тоску тысячелетних фараонов, Я ненавижу их, как смерть свою, Идущую вне рамок и законов. Они, они, трибуны полоня, На языке картавом и кургузом, Рассорили с украинцем меня, С грузином пылким, с тихим белорусом. Я весь, от шляпы и до башмака, В руках у них, я ими аттестован Бездарность Самуила Маршака Превозносить над гением Толстого. Бессонница горячая и ночь. Сложна судьба поэта и капризна. И я не знаю, чем тебе помочь И как тебя спасти, моя Отчизна! Стихотворение это написано в 1963 году, но как созвучно оно нашему трагическому для России, оккупированной Сионом, времени. За 20 лет до проклятой народом горбачевской «перестройки» поэт предвидел надвигающуюся беду и предупреждал. Эта тревога за судьбу Отечества звучит и в других его стихотворениях. Он поименно знает, кто несет беду России, и гневно указывает на них:
И мне противен тот позор, Когда делец картаворотый Над славой моего народа Вершит неправый приговор. Без стука рвется на порог, Приняв за божий дар нахальность, С претензией на гениальность -Бродяга, циник, лжепророк.
