все уселись по своим
излюбленным местам и люстра начала таять в облаке табачного дыма, Осип Давыдович сообщил, как приятную новость:
- Звонил сегодня Лев. Приглашал на крестины своего детища...
Это означало, что Лев Барселонский закончил новую картину, которой заранее отводилось место в сокровищнице бессмертия.
Беседовали пока обо всем понемножку, и все понимали, что это лишь прелюдия. Говорили о том, что над миром сгущаются тучи, и о том, что Юлины купили себе «вполне приличный» домик за сто двадцать тысяч далеко от Москвы, в районе Томска, «там, где не было затемнения». Иванов-Петренко заметил, что лично он предпочел бы Алма-Ату, но без компаньона не обойтись, поскольку такая отдаленная и «приличная» дача «обойдется в копеечку». Винокуров изложил свой дачный план: он решил подыскать «за сходную цену» крестьянский домишко комнаты на три-четыре в прикамской глуши, вдали от шума городского...
Наконец Осип Давыдович обвел всех присутствующих пытливым взглядом и спросил:
- Ну, как вам нравится сегодняшняя статья?
- Снова шумят, - отозвался тотчас Винокуров. Остальные вопросительно смотрели на хозяина «салона».
- Пошумят и забудут, - решительно заключил Иванов-Петренко. - Побеждают тех, кто не сопротивляется. Как это у военных говорится: наступление - лучший вид обороны.
И снова начался разговор, состоящий из полунамеков и недомолвок, где значение имели не столько сами слова, сколько тон, которым они произносились, гримасы и жесты, которыми сопровождались.
- Акварели Барселонского были хорошим началом, - говорил Иванов-Петренко, и все понимали, что это, собственно, была успешная разведка боем и что настало время переходить в решительное наступление на реалистическое искусство.
Непоседливый поэт, вскочив со стула и зашагав по комнате, мрачновато признался:
- Я до сих пор не понимаю, зачем нужна эта теория бесконфликтности.
- Вы, Ефим, неспособны серьезно мыслить, - урезонил его Иванов-Петренко. - Попросите Бориса, он умеет самые сложные вещи излагать элементарным языком.
Юлин с неизменной улыбочкой и не меняя своей независимой позы, которую он принял в день получения лауреатской медали, начал с наигранной ленцой:
- Весь смысл теории бесконфликтности в ее бессмысленности. Я надеюсь, Осип Давыдович на меня не обидится за этот парадокс. Любая замечательная мысль, доведенная до абсурда, превращается в свою противоположность.
Все засмеялись, а Семен Семенович Винокуров сказал серьезно:
- Это опошление большой идеи. Я думаю, мы теперь должны бороться за искренность в искусстве. Да-да, так нужно подавать, художник должен быть искренним!
- Вот и напишите такую статью! - простодушно выпалил Яковлев.
Винокуров посмотрел на него иронически.
- Тут главное, - проговорил он многозначительно, -чтобы моя теория была подтверждена практикой.
- Появление на выставке новых картин Барселонского, Пчелкина и Бориса будет лучшим подкреплением вашей теории, - вставил Иванов-Петренко. Он отлично понимал ход мыслей Винокурова:
- А что, если на выставке появятся картины, противные вашей теории? - полюбопытствовал Яковлев. - И именно они получат поддержку печати? Или еще хуже: печать откроет огонь по произведениям Барселонского, Пчелкина и Юлина, - тогда как?
Точно давно предвидя такой вопрос. Осип Давыдович ответил:
- Наши возможности на выставках и в критике неограниченны, и если бы вы, Ефим, были поумнее, то не задавали бы таких вопросов. А интересно, что дадут на выставку они? - перевел он взгляд на Винокурова.
Семен Семенович с видом осведомленного человека ответил:
- У Окунева - картина о Зое Космодемьянской. Написана гладко, интересно. Это раз. Машков может произвести впечатление. Это два...
- Машков? - Борис скептически скривил губы. - Чем? Золотой рожью и веселеньким частушечным солдатиком?
- Ваши сведения, Боренька, к сожалению, устарели. Машков заново переписал всю картину, - мрачно сообщил Винокуров
- Когда же он успел? - зрачки у Бориса удивленно расширились.
- Успел... - Острое лисье лицо Винокурова предупредительно вытянулось. О картине Владимира он узнал от Лины Пчелкиной. - Отрицать талант Машкова можно и нужно, но недооценивать его - неразумно и даже глупо. Дальше: Еременко заканчивает картину о Брестской крепости - это три. Вартанян выставит жизнеутверждающие пейзажи - это четыре...
- Вартанян отпадает. - Борис скорчил на полном холеном лице пренебрежительную гримасу. - Пейзаж есть пейзаж, и каков бы он ни был, картине он не конкурент. Что касается баталии Еременко, то она просто будет неуместной в дни, когда так энергично пропагандируются идеи мира. Ну, а Паше Окуневу
