поклонцем: «Игнат Михалыч, вспаши десятинку! Игнат Михалыч, ради Христа, одолжи до нови мерку просца…» Зачем же идете-то? То-то и оно! Ты ему, сукину сыну, сделаешь уважение, а он заместо благодарности бац на тебя заявление: укрыл, мол, посев от обложения. А государству твоему за что я должен платить? Коли нету в мошне, пущай под окнами ходит, авось кто и кинет!..
– Ты дал прошлой весной Дуньке Воробьевой меру проса? – спросил Ефим, судорожно кривя рот.
– Дал.
– А сколько она тебе за нее работала?
– Не твое дело! – резко оборвал Игнат.
– Все лето на твоем покосе гнула хрип. Ее девки пололи твои огороды!.. – выкрикнул Ефим.
– А кто на все общество подавал заявление на укрытие посева? – заревел у печки Влас.
– Будете укрывать, и опять подам!
– Зажмем рот! Не дюже гавкнешь!
– Попомни, Ефим: кто мира не слушает, тот богу противник!
– Вас, бедноты, – рукав, а нас – шуба!
Ефим дрожащими руками скрутил цигарку, глядя исподлобья, усмехнулся.
– Нет, господа старики, ушло ваше время. Отцвели!.. Мы становили Советскую власть, и мы не позволим, чтоб бедноте наступали на горло! Не будет так, как в прошлом году; тогда вы сумели захватить себе чернозем, а нам всучили песчаник, а теперь ваша не пляшет. Мы у Советской власти не пасынки!..
Игнат, багровый и страшный, с изуродованным лбом, с изуродованным злобой лицом, поднял руку.
– Гляди, Ефим, не оступись!.. Поперек дороги не становись нам!.. Как жили, так и будем жить, а ты отойди в сторону!..
– Не отойду.
– Не отойдешь – уберем! С корнем выдернем, как поганую траву!.. Ты нам не друг и не хуторянин, ты – смертный враг, ты – бешеная собака!
Дверь распахнулась, и вместе с клубами пара в хату протиснулось человек двенадцать. Бабы крестились на иконы и отходили в сторонку, казаки снимали папахи, крякая и обрывая с усов намерзшие сосульки. Через полчаса, когда народу набилась полная кухня и горница, председатель избирательной комиссии встал за столом, сказал привычным голосом:
– Общее собрание граждан хутора Подгорное считаю открытым. Прошу избрать президиум для ведения настоящего собрания.
В полночь, когда от табачного дыма нечем было дышать и лампа моргала и тухла, а бабы давились кашлем, секретарь собрания, глядя на бумагу полуопьяневшими глазами, выкрикнул:
– Оглашается список избранных в члены Совета! По большинству голосов избранными оказались: первый – Прохор Рвачев и второй – Ефим Озеров.
Ефим зашел в конюшню, подложил кобыле сена, и, едва ступил на скрипевшее от мороза крыльцо, в сарае загорланил петух. По черному пологу неба приплясывали желтые крапинки звезд. Стожары тлели над самой головой. «Полночь», – подумал Ефим, трогая щеколду. По сенцам, шаркая валенками, кто-то подошел к двери.
– Кто такое?
– Я, Маша. Отпирай скорее!
Ефим плотно прихлопнул за собой дверь и зажег спичку. Фитиль, плавающий в блюдце с бараньим жиром, чадно затрещал. Стягивая с плеч шинель, Ефим нагнулся над люлькой, висевшей у кровати, и брови его разгладились, возле рта легла нежная складка, губы, посиневшие от холода, зашептали привычную ласку. В лохмотьях, в тряпье, разбросав пухлые ручонки, заголившись до пояса, лежал розовый от сна шестимесячный первенец. На подушке, рядом с ним – рожок, туго набитый жеваным хлебом.
Осторожно подсунув руку под горячую спинку, Ефим шепотом позвал жену.
– Перемени подстилку, обмочился, поганец!..
И пока снимала она с печки просохшую пеленку, Ефим вполголоса сказал:
– Маша, а ить меня выбрали в секретари.
– Ну, а Игнат с другими?
– В дыбки становились! Беднота за меня, как один.
– Смотри, Ефимушка, не наживи ты беды.
– Беда не мне будет, а им. Теперь начнут меня спихивать. В председатели-то прошел Игнатов зять.
Со дня перевыборов через хутор словно кто борозду пропахал и разделил людей на две враждебные стороны. С одной – Ефим и хуторская беднота; с другой – Игнат с зятем-председателем, Влас, хозяин мельницы-водянки, человек пять богатеев и часть середняков.
– Они нас в грязь втопчут! – неистово кричал на проулке Игнат. – Я знаю, куда Ефим крутит. Он хочет уравнять всех. Слыхали, что он у Федьки- сапожника напевал? Будет, мол, у нас общественная запашка, будем землю вместе обрабатывать, а может, и трактор купим… Нет, ты сперва наживи четыре пары быков, а посля и со мной равняйся, а то, кроме вшей в портках, и худобы нету! По мне, на трактор ихний наплевать. Деды наши и без него
