чтобы хозяюшка на овечку разорилась, не меньше! Обещал выполнить. И, как видно, дело у него идет на лад. Слышал, как она к нему обратилась: «Петр Федотович, подайте мне ведро»? Во-первых, по имени-отчеству, во-вторых – на букву вы, а это что-нибудь означает, ясно?
– Конечно, ясно, – охотно подтвердил Некрасов. – А неплохо бы было щец с молодой баранинкой рубануть… Хороши овечки у хозяйки, особенна одна ярка справная. Там курдюк у нее – килограмма на четыре, не меньше! Ежели раздобрится хозяйка на овцу, надо только эту ярку резать. Я ее облюбовал, еще когда овцы с попаса пришли.
– Борщ из баранины хорош с молодой капустой, – задумчиво сказал старшина.
– Капуста молодая, а картошка должна быть в борще старая, – с живостью отозвался Некрасов. – В молодой картошке толку нет, на варево она не годится.
– Можно и старой положить, – согласился старшина. – А еще неплохо поджаренного лучку туда кинуть, этак самую малость…
Незаметно подошедший к ним Василий Хмыз тихо сказал:
– До войны мама всегда на базаре покупала баранину непременно с почками. Для борща это замечательный кусок! И еще укропу надо немного. От него такой аромат – на весь дом!
– Укроп – баловство одно. Главное, чтобы капуста свежая была и помидорки. Вот в чем вся загвоздка! – решительно возразил старшина.
– Морква тоже невредная штука для борща, – мечтательно проговорил Некрасов.
Старшина хотел что-то сказать, но вдруг сплюнул клейкую слюну, злобно проворчал:
– А ну, кончай базар! Давай, дочищай оружие, сейчас проверять буду по всей строгости. Затеют дурацкие разговорчики, а ты их слушай тут, выворачивай живот наизнанку…
Большинство бойцов расположилось спать на дворе, возле сарая. Хозяйка постелила себе на кухне, а в горнице, отделявшейся от кухни легкими сенями, легли на полу старшина, Стрельцов, Лопахин, Хмыз, Копытовский и еще четверо бойцов.
Хмыз и длинношеий боец, за которым прочно утвердилась кличка «раколо?в», долго о чем-то шептались. Копытовский на ощупь ловил блох, вполголоса ругался. Лопахин выкурил две папироски подряд и притих. Спустя немного его шепотом окликнул старшина:
– Лопахин, не спишь?
– Нет.
– Смотри, не усни!
– Не беспокойся.
– Тебе бы для храбрости сейчас грамм двести водки, да где ее, у чертова батьки, достанешь?
Лопахин тихо засмеялся в темноте, сказал:
– Обойдусь и без этого зелья.
Слышно было, как он с хрустом потянулся и встал.
– Пошел, что ли? – шепотом спросил старшина.
– Ну, а чего же время терять? – не сдерживая голоса, ответил Лопахин.
– Удачи тебе! – проникновенно сказал раколов.
Лопахин промолчал. Ступая на цыпочках, он ощупью шел в кромешной тьме, направляясь к двери, ведущей в сени.
– В доме спят самые голодные, остальные – во дворе, – вполголоса сказал Хмыз и по-мальчишески пырскнул, закрывая рукою рот.
– Ты чего? – удивленно спросил Копытовский.
– Но пасаран! Они не пройдут! – дрожащим от смеха голосом проговорил Хмыз.
И тотчас же отозвался ему Акимов – снайпер третьего батальона, – желчный и раздражительный человек, до войны работавший бухгалтером на крупном строительстве в Сибири:
– Я попрошу вас, товарищ Хмыз, осторожнее обращаться со словами, которые дороги человечеству. Интеллигентный молодой человек, насколько мне известно, окончивший десятилетку, а усваиваете довольно дурную манеру – легко относиться к слову…
– Он не пройдет! – задыхаясь от смеха, снова повторил Хмыз.
– И чего ты каркаешь, губошлеп? – возмущенно сказал раколов. – Не пройдет, не пройдет, а он потихоньку продвигается. Слышь, половица скрипнула, а ты – «не пройдет». Как это не пройдет? Очень даже просто пройдет!
Копытовский предупреждающе сказал:
– Тише! Тут главное – тишина и храп.
– Ну, храпу тут хватает…
– Тут главное – маскировка и тишина. Если и не спишь от голоду, то делай вид, что спишь.
– Какая тут маскировка, когда в животе так бурчит, что, наверное, на улице слышно, – грустно сказал раколов. – Вот живоглоты, вот куркули проклятые! Бойца – и не покормить, это как? Да бывало, в Смоленской области – там тебе последнюю картошку баба отдаст, а у этих снега среди зимы не выпросишь! У
