Возьмите, например, сии два образа из Исайи: «Прах от колес» – и вспомните данный Иову запрос: «В какой земле вселяется свет?..»
Кто не скажет, что прах или грязь от колеса значит тленную природу? Сие есть место тьме. Кто же опять не видит, что колесо приосеняет вечного вечность? Сия есть земля, включающая в себя свет вечности. Знаменуемая колесом, будто колесо в колесе заключилось, в земном небесное, в тленном нетленное, как говорит Иезекииль, видевший колеса: «И дело их было, как если бы было коло в колесе» (гл. 1).
Но сии колеса не простые были: «И видение колес и сотворение их, как видение фарсиса» (род драгоценного камня). Говорит и Давид: «Голос грома твоего в колесе…» Видите, куда сии колеса докатились?
Теперь, кажется, видно, что колесо есть образ, закрывающий внутри себя бесконечное колесо Божией вечности, и есть будто пыль, прильнувшая к ней: «Дух жизни был в колесах». Дух жизни и вечность – одно и то же.
Мне кажется, что и сам Иезекииль то же признает, что в тварях скрывается приосеняемая Божия истина, когда говорит сие: «Посреди животных видение свеч…» Сии слова его по всему одни суть и те же со словами сими: «Золото же оной земли доброе, и там есть анфракс…»
Анфракс драгоценный есть камень, подобен блистанием огневому углю, по-гречески
Может статься, что сие ж значит и то, что пророк своим животным, так как и колесам, вокруг насажал и будто алмазы вставил множество очей. Колеса пророк, умом проницая, услышит тайный вопль сей: «О колеса!» Но и здесь приличествует тот же вопль: «О очи!» И чуть ли сии очи не те, о которых Иеремия: «Господи, очи наши зрят на веру» (гл. 5). Сии очи и в Иове есть: «Очи твои на мне» (гл. 7). Сверх пророчих и Иововых очей есть еще Господни: «И положил (Елисей) уста свои на уста его, и очи свои на очи его… и согрелася плоть отрочища» (4-ая Царств, гл. 4). А без сих очей очи пророчи болезненны, как у Лии, и слепы, и не вкусны. Затем сидящего на херувиме: «Отвори, Господи (просит Езекия), очи твои и гляди…» Не всякому сии очи отворяются, но содержатся внутри тени животных: «Отвращу очи мои от вас» (Исайя). Ионе и Клеопе они отворились, но прежде и сим держатся, да его не познают. Скрыли было взор блаженных сих очей скоты полевые, и звери дубравные, поколь воссияло солнце и собрались… Вот один щенок льва, львенок Иуда… но имеет ли очи лицо сие львово? Имеет, но для верных, вот они: «Радостотворные очи его паче вина…» (Бытие, гл. 49). А неверным, не раскусив на лице образующем, увязают. Очи Господни на праведных, лицо же Господне на творящих злое, видящих доброе и лукавое. Они видят доброе, но лукаво: в доброте лукавство, в истине сень, в жизни смерть, а сим самым делают доброе злым. Творящие злое. И не дивно: очи сии очень глубоки. Одна только вера на них взирает, а они взаимно на веру. «Очи твои, как озеро в Ессевоне граде» («Песнь песней»), и очень высоко поднимаются над преддверие врат дома Господнего. Они не дремлют и никогда не уснут, храня дом свой израильский, храм Библии. «Да будут очи твои открыты на храм сей день и ночь» (3, Царств). Сии очи увидели Закхея: «Воззрев Иисус…» и Вениамина: «Воззрев очами своими Иосиф». Вот же вам и телячее лицо! Моисей, благословляя Иосифа, называет его быком: «Первородный юнец доброта его…» (Второзаконие, гл. 33). Юнец есть ничто, но первородный лица сего есть красота. Первородный и начало – все одно, «на его месте узрели начало единое, идя вслед его…» (Иезекииль, гл. 10). Много я о очах наболтал, не можно ль несколько удостоверить, что видение внешнее сих многих очей есть фигура одного недремлющего, вседержительного ока Божия; и когда колеса образуют голос грома его, тогда очи приосеняют присносущное сияние славы его. «Слово плотью было… и видел я славу его…» Не хочу больше говорить, кроме с пророком сие же: «Иди же, если было облако, там был и дух». Облако и образ кажется одно. Но он и сам говорит: сие видение (есть) подобие славы Господней. Будто ж не одно то: подобие и образ, а между колесом и оком немного разности, кольцо и то и другое. Вся Библия есть прах и земля, но усыпившая многоокое колесо вечности Божией. Из сей безобразной грязи исходит свет ведения славы Господней блистательной, как молния, сияющей, как золото, прозрачной, как имитрос (янтарь), огнезрачной, как анфракс, добровидной, как фарсис. Сей свет избавляет ее от уничижения и оплевания людского. «Смиренная и колеблемая не имела ты утешения, се я уготовляю тебе анфракс, камень твой, и на основание твое сапфир» (Исайя, гл. 54). В то время веселится сия невеста. Взгляните, например, на облако, объемлющее прекрасное кольцо сияющей дуги, не живой ли сей образ Библии, фигурами осеняющий сияние славы Божией, на горе преобразуемой? «Дугу мою полагаю в облаке…» Взгляните на пустое поле, износящее траву и благовонные цветы. Сей есть символ ее, рождающей из пустыни изобилие, из гнили – нетление. «Я есть цвет полевой и крын удельный».
Сие-то поле видел Иезекииль, полное костей человеческих, но те были слова Господа Бога Израилевого, виденные ему на сем поле и теперь, есть и видится, если кто может проректи на кости сии. Из сего поля земли взял Создатель, подмешав своей слюны, помазал очи слепому. Земля ничто, но подмешанный вкус божественной слюны освобождает от слепоты, открывая очи боговедения. Вкус без слюны в пище не бывает. «Приложил ты премудрость и благое к сим паче всякого слуха…» (3-ья Царств, гл. 10).
Взгляните опять на вознесенного змия Мойсеевого… Если он висит, в кольцо свитый, – есть фигура вечности, если же просто – есть образ Божией премудрости. Сей змий всех ползущих змиев пожирает. Сей пожер египетских мудрецов жезлы, вся мудрость их поглощена… Сей змий возносится на кресте Христа – Божия сила и премудрость. «Погублю премудрость премудрых…»
Взгляните на самого Адама; припомните, что значит сей из глины вылепленный человек? Бог на глину смотреть не терпит: «Не соберу соборов их от кровей…» Итак, сия обветшалая фигура, конечно, образует того человека, и «что есть человек, как помнишь его… Сей болван ведет за собою того мужа,
