Яков. Думаю потому, что в шестодневстве бытейском заключалася вся вещественного мира сего тленная природа, и когда суббота есть селение мира и света, тогда рабочие дни суть место мятежа и тьмы. «Шестижды от бед избавит тебя (Иову говорится), в седьмом же не коснется тебя зло» (гл. 5).
И как трудные дни завесою суть, завесою сладчайшего упокоения преблагословенной субботы, так шестикрылая сих животных сень, тленным лицом закрыв, ведет за собою вечного. «Положил тьму на тайну свою…», «Се сей стоит за стеною нашей…», «Благословил Бог день седьмой…», «Господь же благословил последнее Иова…», «Ниже хребтов их и была высота их…» (Иезекииль, гл. 1). «По высоте твоей умножил ты сынов человеческих…»
Размерь ковчег, разбери скинию и увидишь, что и там, и везде высота и широта нечеловеческая. «Да возможете разуметь то, что широта и долгота, и глубина, и высота…» (К эфесианам, гл. 3). «Ниже хребтов их была высота их».
Афанасий. Мне кажется, нельзя быть приличнее богообразной тени, как око. Зеница в оке есть центр кольца и будто кольцо в кольце. Она есть источник света, а без нее везде все тьма.
Сия дражайшая речь достойна быть образом Вышнего. Тут мне вспомнилось, что наш Ермолай часто сам себе поет оду: «Свет блистания твоего во свете языков изойдет и возгласит бездна с весельем…» Без сомнения, тьма образов есть бездна.
Яков. Конечно, циркуль есть начальная фигура, отец квадратов, треугольников и других бесчисленных. Но однако ж и самая окружность зависит от своего центра, предваряемая оным. И примечания достойное, что циркульный пункт самая крошечная фигурка, умаленнее макового зерна и песчинки, – родитель есть плотных и дебелых фигур с их машинами огромными, И когда отстоль маленькой, вида не имущей и почти ничтожной точки породилися корабли с городскими стенами, хоромами, мостами, башнями, пирамидами, колоссами, лабиринтами… то для чего не могло из тайной бездны вечных недр своих породить все бесчисленное мирских машин число? Оное всякий пункт предваряющее безначальное невидимое начало центр свой везде окружности нигде не имущее, и здесь непрерывным тварей рождением свидетельствующее о безлетном своем пребывании.
«Премудрого очи его во главе его» (Соломон). «Очи же безумных – на концах земли» (Притчи).
Око есть природный циркуль, центр – его зеница. Она просвещает око – владыку всех дел. Что коло в колесе, что зеница в оке и что луч в солнце, то есть Бог, в небесных и земных тьмах знамений, как только из тьмы их блеснули его лучи – Божества. Вдруг невидимая и неустроенная библейная земля, приняв на себя новый вид, просвещается; когда Библия маленький мир, тогда Бог есть солнце ее. Когда есть планета Земля, тогда Бог центр ее. Когда же она человек, послан от него, Бог есть ей дух, сердце, глава, око, зеница. Язычники сверх стихий ничего не прозирали. Посему образы иногда называются языками.
«Свет блистания твоего во свете языков изойдет…», «Процвела пустыня языческая, как крын (лилия)».
Афанасий. Чудным словом и дивным словом сотворена Библия.
Яков. Один святой; для единого один сей стиль.
Афанасий. А на что похож слог библейный? Скажи мне, не гневайся, что она мне показывается басней, к тому ж и нехитрою.
Яков. Я уже тебе сказал, что она похожа на великолепный господский дом, под видом гостиного дома утаенный.
Афанасий. А кроме сего на что похожа?
Яков. Похожа на нехитрый домик, оставленный богатым отцом, один только в наследие сыну; но сын со временем догадался, что сей домик есть громада бесценного сокровища. Стены его, неискусно обмазанные, состояли из неочищенных рудокопных, золотых и серебряных кип; над входом из неограненных алмазов варварская мозаическая надпись была сия: «Сколь красны дома твои, Иаков…», «Их водрузил Господь, а не человек…»
Афанасий. Скажи, еще на что схожа?
Яков. Схожа на грубую, суеверную и древнюю варварскую статую, представляющую умершего за истину друга, но внутри преисполненную высокого рода маргаритом. Подпись такая: «Сила в немощи, цена в нищете, в буйстве премудрость».
Афанасий. Для меня такая древность приятна. А еще на что схожа?
Яков. На рыбацкую сеть, множеством бесчисленных шариков из дражайших камней осажденную, цену свою утаивающих. Они по виду есть пустой водный сосуд, но по силе своей – цепь красот и сокровищ. Похожа на золотородной горы каменную (пещеру), ужасом дышащую пещеру, пресветлые горницы внутри себя скрывающую с надписями: «Гроб жизни», «Источник света», «Гора вышнего».
Похожа на алтарь, посвященный сущему, окруженный вокруг плетнем, который сплетают непроходимые чащи густо насажденных древес, сладчайшие плоды во время свое приносящих. Над заключенными дверями написано: «Не есть сие, но дом Божий».
Афанасий. Рыбацкая сеть, божественная фигура, богословская сплетня, я думаю, одно и то же. Так ли?
Яков. Не знаю, знаю только, что богословская сень не пустая есть, если несет за собою шарик, величиною хоть как зерно горчичное.
Афанасий. Что ж, разве оное великое?
Яков. Оно собою ничто, но внутри великое утаивается. Присмотрися на смоквенное зернышко, есть ли крошечнее его? Подними ж очи и взгляни на силу его умным оком, и увидишь и уверишься, что в нем целое дерево с плодами и листом закрылося, по и бесчисленные миллионы смоковных садов тут же утаилися. Для того хорошенько разжуй, если где в Библии начитаешь: зерно, семена, колос, хлеба, яблоки, смоквы, виноград, плоды, чернуха,
