покоиться…
Сим благоденствием наслаждаться можем с благодарностью, если почаще взирать станем на людей, лишенных оного.
Например, коль вожделенное здравие недужным? Коль нежеланный мир странам, обремененным войною? А глупость в то уже время познает добра своего цену, когда потеряет,<доставая, страдает>, имея, не наслаждается, а потерял – мучится. Будто оно в то время драгоценным стало, когда из рук их упало. Но все почти мы, на чужое засмотревшись счастие, будто на красавицу, в собственной жизни нашей, многими выгодами одаренной, слепотствуем купно, и своим не наслаждаясь, и завистью съедаясь. Вельми же пособляем сердцу нашему тогда, когда на выгоды собственной нашей жизни взираем. По крайней мере да не равняем нас с превосшедшими нас. Сим-то пороком весь мир страждет. А вот страдания цепь: колодник завидует испущенному из темницы; испущенный – тому, кто некрестьянин, некрестьянин же – гражданину; гражданин – богачу; богачи – вельможам; вельможи – царям; цари – Вселенною владеющему Богу, почти молнию и гром себе из рук его вырвать жаждущие. Вот мудрый глас:
А несмысленный галат, находясь в чести у своих граждан, неусыпаемым снедается червием о том, что он не сенатор, а хотя сенатор, но не из первых; хотя же из первых, но не председатель; пусть и председатель, но не так славен, как прежний. Не сие ли есть умышленно разжигать ропот на Бога? И самоизвольно адским пламенем жечь свое сердце и мучить? Не делает сего здравия и мирная душа. Она высшим себе не завидует, но хвалится и благодарит Бога за состояние своей жизни, в которой бесчисленное множество людей рады бы жить, если бы дано было им свыше. Не борись с сильнейшим тебя и не равняйся с высшим тебя. Борись со слабейшими тебя и оглянься, коль многое множество ниже тебя и ревнуют твоему счастию! Смотри ж теперь, как только зазеваешься на вельможу, сидящего в карете или в портшезе[322]. Тогда ж опусти маленько взор твой и на везущих или на несущих его, а когда горний монарший престол блаженным тебе мечтается, тогда ж обрати око твое и на бессчетное множество рабов каторжных и вспомни, коль бы они от Бога желали иметь счастия твоего хотя половину. Куда! «Все дорого в Афинах!» – сказал друг Сократов. А Сократ: «Дорого-де подлинно для роскошно живущих, но, слава Богу, для воздержных все дешево. Хлеб, маслины, простая одежда – все сие недорого». Подобно и мы, если кто нас порицает нищетою и подлостью, в ответ скажем следующее: «Слава тебе, Господи, довольно мы богаты, когда не бродим по миру и когда хлеб наш едим не в каторжном поте». Прочее, понеже столь мы растлили сердце наше, что не можем не ревновать и не завидовать чужому счастию. Того ради, зевая на высших тебя, не потопляй очей твоих во едину украшенную их маску и благообразную завесу, но проницай сердечным тут же оком твоим во внутренность завесы: проводишь, что сии их повапленные – ширма и червь, и моль, и многие закрывают горести за собою. Афинский штатгальтер Питтакос[323]мудростью, правдою, храбростью – ей! царственный муж, но сварливой и упрямой супруге своей был рабом. Бесчисленные досады и грусти под позлащенными крышами и в красных углах кроются, а слеп народ не проводит и посему-то завидует. Коль завидна для него царская блистательная руга! Ибо зрит на лицо, а не зрит на сердце. Вот такие-то размышления умерщвляют змиину зависть и рождают свет находить удовольствие в собственной нашей жизни.
Дражайшей от всего мира тишине сердечной не мал вред и от самолюбия. Оно затевает дела не по силе своей. А неудачный конец есть-то терновый венец. Тогда не безумну волю, но обвиняем фортуну. Бес самолюбной воли даже до того бесится, дабы все дарования заграбить, и мучится, если не только садами, зверинцами, оранжереями, но и лошадьми, и псами, и птицами, и рыбами не превысил своих ревнителей. Таков был Дионисий, царь Сицилийский. Не довлел ему царский скипетр. Распалялся превысить Платона любомудрием, а Филоксена[324] – стихословием. Отсюда родились горестные плоды: Филоксену – каторга, Платону – кабала, а царю – червь и моль. Таков не был Александр Македонский. Он чужим дарованиям не завидовал, довольствуясь венцом самодержца. Безумный же народ все качества в едино место слиять и похитить рвется, дабы быть купно и градоначальником и военачальником, богословом и философом, и мирским и монахом; пиктором и поваром, птицею и зверем; теплым и студеным… А ведь и самим святцам не все даются дарования. Одному дано врачевать зубы, а другому – очи. И как можно в едино место совокупить огнь и воду? Сиречь: быть купно придворным царским и быть философом? Ибо философия требует увольнения от всех дел, а царедворец в делах или забавах потопляется. Царедворская пища помрачает любомудрое око. Искание чести и грунта отнимает дражайшее время, служащее любомудрию. Отсюда ясно видно, что всякая всячина, мир сей наполняющая, одному нужна, а другому не потребна. Что же оно такое? И кому нужно? Вспомни пословицу: «Всяк Еремей, про себя разумей».
Всяк должен узнать себя, сиречь свою природу, чего она ищет, куда ведет, и ей последовать без всякого отнюдь насилия, но и с глубочайшим покорением. Конь ли ты? – Носи седока. Вол ли ты? – Носи ярем. Пес ли борзый? – Лови зайцев. Дацкой ли? – Дави медведя. А если кто соблазняется и желчится за то, что не дал ему Бог вместе быть и львом, и постельною собачкою, сей есть несмысленный галат. Не лучший же его и тот, кто желает купно и философствовать, и на богатой жениться, и пировать с господами, быть кавалером и быть богатым.
Всяк жребием своим да будет доволен! Царь – владычеством, богослов – зрением воскресения, мудрец – обретением истины, благочестивый – житием добродетельным, богатый – богатством. Всяк имеет свое зло и добро, и каждому свое дано. А ныне все-на-все рвемся для одних нас заграбить и, будто гроздие от терния, обирать пялимся, возненавидев чрез неблагодарность собственную жизнь нашу, как бедну и недостаточну. Не сияет ли сия истина и во всемирной экономии? Посмотри на бессловесные животины. Иная кормится зерном, иная – кровью, иная – кореньем. По сему ж
