Стихотворения. Поэмы

пятизубцы
Двумя якорями вросли.

Так вот чем наш подвиг велик:
Один и другой пятерик
Свой труд принимают за благо,
И древней атлантовой тягой
К ступням прикипел материк.

1960

Шекспир – Эсхил*

Что? трагедия Шекспира,
Фортинбрасова труба,
Если гасит факел пира
Настоящая судьба,

Разлучает с гордой речью
Твой святой бескровный рот
И прямую, человечью —
Круче лука – спину гнет?

А покуда сердце пило
Зрелый хмель счастливых сил,
Почему же ты Эсхила
Помянуть стихом забыл?[12]

Никакого Эльсинора,
Сосны, сумерки да снег.
Человека вместо хора
Обступил двадцатый век.

У Эсхила это было:
Только правда и судьба
Да скалистая могила
Непокорного раба.

1960

Степь*

Земля сама себя глотает
И, тычась в небо головой,
Провалы памяти латает
То человеком, то травой.

Трава – под конскою подковой,
Душа – в коробке костяной,
И только слово, только слово
В степи маячит под луной.

А степь лежит, как Ниневия,
И на курганах валуны
Спят, как цари сторожевые,
Опившись оловом луны.

Последним умирает слово.
Но небо движется, пока
Сверло воды проходит снова
Сквозь жесткий щит материка.

Дохнет репейника ресница,
Сверкнет кузнечика седло,
Как радугу, степная птица
Расчешет сонное крыло.

И в сизом молоке по плечи
Из рая выйдет в степь Адам
И дар прямой разумной речи
Вернет и птицам и камням,

Любовный бред самосознанья
Вдохнет, как душу, в корни трав,
Трепещущие их названья
Еще во сне пересоздав.

1961

Зуммер*

Я бессмертен, пока я не умер,
И для тех, кто еще не рожден,
Разрываю пространство, как зуммер
Телефона грядущих времен.

Так последний связист под обстрелом,
От большого пути в стороне,
Прикрывает расстрелянным телом
Ящик свой на солдатском ремне.

На снегу в затвердевшей шинели,
Кулаки к подбородку прижав,
Он лежит, как дитя в колыбели,
Правотой несравненною прав.

Где когда-то с боями прошли мы
От большого пути в стороне,
Разбегается неповторимый
Терпкий звук на широкой волне.

Это старая честь боевая
Говорит:
– Я земля. Я земля, —
Под землей провода расправляя
И корнями овсов шевеля.

1961

Эвридика*

У человека тело
Одно, как одиночка.
Душе осточертела
Сплошная оболочка
С ушами и глазами
Величиной в пятак
И кожей – шрам на шраме,
Надетой на костяк.

Летит сквозь роговицу
В небесную криницу,
На ледяную спицу,
На птичью колесницу
И слышит сквозь решетку
Живой тюрьмы своей
Лесов и нив трещотку,
Трубу семи морей.

Душе грешно без тела,
Как телу без сорочки, —
Ни помысла, ни дела,
Ни замысла, ни строчки.
Загадка без разгадки:
Кто возвратится вспять,
Сплясав на той площадке,
Где некому плясать?

И снится мне другая
Душа, в другой одежде:
Горит, перебегая
От робости к надежде,
Огнем, как спирт, без тени
Уходит по земле,
На память гроздь сирени
Оставив на столе.

Дитя, беги, не сетуй
Над Эвридикой бедной
И палочкой по свету
Гони свой обруч медный,
Пока хоть в четверть слуха
В ответ на каждый шаг
И весело и сухо
Земля шумит в ушах.

1961

«Как Иисус, распятый на кресте…»*

Как Иисус, распятый на кресте,
Зубец горы чернел на высоте
Границы неба и приземной пыли,
А солнце подымалось по кресту,
И все мы, как на каменном плоту,
По каменному океану плыли.

Так снилось мне.
              Среди каких степей,
В какой стране, среди каких нагорий
И чья душа, столь близкая моей,
Несла свое слепительное горе?
И от кого из пращуров своих
Я получил наследство роковое —
Шипы над перекладиной кривою,
Лиловый блеск на скулах восковых
И надпись над поникшей головою?

1962

Чем пахнет снег*

Был первый снег как первый смех
И первые шаги ребенка.
Глядишь – он выровнен, как мех,
На елках, на березах снег, —
Чем не снегуркина шубенка?
И лунки – по одной на всех:
Солонка или не солонка,
Но только завтра, как на грех,
Во всем преобразится снег.

Зима висит на хвойных лапах,
По-праздничному хороша,
Арбузный гоголевский запах —
Ее декабрьская душа.

В бумажных колпаках и шляпах,
Тряпье в чулане вороша,
Усы наводят жженой пробкой,
Румянец – свеклой; кто в очках,
Кто скалку схватит впопыхах
И в двери, с полною коробкой
Огня