имелось и довольно существенное дополнение. Оно состояло в утверждении, что индивидуально-семейная трудовая деятельность социалистическому способу производства нисколько не противоречит. В силу чего совету министров предписывалось разработать нормативные акты, обеспечивающие ее всемерное развитие на благо советского народа.
И тут оказалось, что материалами пленума интересуюсь не один я. Дядя Миша зашел ко мне с газетой и вопросил:
— Вить, вот ты все знаешь. Может, объяснишь, что это за… ин… мля, дивидуальная деятельность такая? Опять сажать будут или просто раскулачивать?
— Да нет, имеется в виду немного другое. Вот как выйдут регламентирующие документы, ты сможешь, получив патент, купить машину, нарисовать на ней шашечки и в свободное время подрабатывать извозом.
— Так это и на рабочей машине неплохо получается, — не понял всей глубины новаций сосед. — И никакого патента не надо. Хотя, с другой стороны, и бригадиру отстегивать не придется… опять же можно не беспокоиться, не из ментовки ли пассажир… в общем, надо подумать.
М-да, прикинул я, надо же, живу-то здесь уже скоро как три года, а только сейчас понял, на какие шиши дядя Миша ухитряется не так уж редко закладывать за воротник. Получку-то он всю до копейки сразу отдает тете Нине.
Наибольшую же прозорливость проявила Вера. Она зашла ко мне после дяди Миши, пристроилась рядом и молча смотрела, как я внимательно читаю и делаю выписки. А потом сказала:
— Знаешь, Вить, ты только не смейся, но у меня такое впечатление, что ты все это придумал сам, а сейчас смотришь, правильно ли придуманное тобой воплощают в жизнь Брежнев с Косыгиным. Выписываешь ошибки, чтобы потом их в них ткнуть носами. Жалко, что меня не позовешь, а то интересно было бы посмотреть.
Глава 30
Наверное, у многих людей в подсознании дремлют темные силы, и некоторые предметы способны их активировать. Например, если человек в глубине души Раскольников, то при виде хорошего топора он может задуматься о том, что одна старушка, конечно, это всего-навсего двадцать копеек, но зато пять старушек — уже рубль.
Если это правда, то я в душе закоренелый бюрократ. При первом же взгляде на свой кабинет мне захотелось сначала постелить в приемной красную ковровую дорожку, а потом учинить какое-нибудь выдающееся головотяпство. Впрочем, это атавистическое желание продержалось всего несколько секунд — ровно до того момента, когда я обратил внимание на свою секретаршу. А после того, как она закурила, да еще не какую-нибудь благородную «Герцоговину Флор» и даже не «Беломор», а «Север», появилось другое — сбежать отсюда и больше в свой кабинет без противогаза не заходить.
Когда кадровый вопрос еще обсуждался, замдиректора по режиму Лев Васильевич Птицын спросил:
— По поводу секретарши какие-нибудь пожелания будут?
— Ну, во-первых, чтобы она разбиралась в своем деле. Я в нем не разбираюсь и учиться тоже не буду.
— Это само собой.
— Ну и чтобы она была старой мымрой.
— Уточните, пожалуйста.
— Моя невеста при виде нее не должна переживать за мой моральный облик.
— Понятно. Это условие как раз выполнить нетрудно, в отличие от обратного.
— Неужели в Москве мало симпатичных девушек?
— В Москве, может, и много. А в органах, да еще с соответствующим допуском, уже не очень.
В общем, мое пожелание было не только выполнено, но и перевыполнено. Октябрина Григорьевна Ванина оказалась сушеной каргой в возрасте где-то от сорока пяти до восьмидесяти, в ее личное дело я не заглядывал. И дымила, как паровоз, причем не какая-нибудь маневровая «Овечка», а как полноценный «ФД», то есть «Феликс Дзержинский». Правда, печатала она со скоростью хорошего пулемета и без ошибок.
Впрочем, там, где я буду проводить большую часть своего рабочего времени, никаких секретарш не предвиделось.
Институт состоял из двух корпусов — трехэтажного «А» и двухэтажного «Б», соединенных застекленным переходом. Вся администрация размещалась в пока еще на две трети пустом корпусе «А», а для прохода в «Б» требовался особый пропуск, который будут иметь далеко не все сотрудники.
Там и было мое основное рабочее место, состоящее из двух комнат со стальными дверями и мощными решетками на окнах с матовыми стеклами, причем армированными стальной проволокой. Меня уверяли, что ни увидеть, ни услышать что-либо сквозь них даже теоретически невозможно. Именно здесь мне предстояло имплантировать элементы из будущего в изделия настоящего. Поначалу в одиночестве, но моего будущего напарника уже вовсю проверял КГБ, и Семичастный сказал, что парень вроде подходит.
