День в день мы почти пробыли год за Дунаем, ибо 26 мая, когда мы в 29 году пришли в Сатунов, и ныниче, перешед Дунай, прибыли мы туда же. По только что наведенному мосту мы благополучно переправились и, сделав два перехода от Сатунова, пришли сюда, чтобы здесь выдержать 21-дневный карантин; дни, которые мы были в оцеплении при переправе, включены в это число.
Перейдя через мост, шли мы версты с две по плотине, которая тянется вдоль берега реки. Около нее лежало до 20 кораблей греческих, турецких и англинских, шедших в Галац, которых не пропускали через мост из опасения, чтобы они опять его не разорвали. Многие из них наполнены были гречанками, как говорят, освободившимися из неволи или гаремов, ехавшими в Молдавию. Во всё время моего пребывания в здешнем краю я не видал так много прекрасных лиц – может быть, только по отдалению они казались такими. Многие из нас сожалели, что издали только можем любоваться этими восточными красавицами, – я не исключаю себя из числа, хотя я телом и душою почти отвык от женщин.
Наш лагерь расположен на прекрасном месте, вправо от местечка, которое я видел покуда только издали, проходя мимо его, у самого впадения Прута в Дунай. За ним, прямо перед нами, зеленеются лесистые горы Булгарии (увидев их в первый раз, я не ожидал, что сойду с них, так как я теперь сошел на бессарабскую степь, – разумеется, в отношении к моей службе), вправо за камышами Прута видна Молдавия, на равнинах которой белеются мечети
Жизнь моя теперь, разумеется, очень пуста, скучна и однообразна; к счастью, попалось мне в руки несколько романов В. Скотта, а именно: “Пират” и “Певриль”. Между сном и едою я убивал дни чтением оных, купаньем, иногда ученьями, а более куреньем табаку и взаимными посещениями сослуживцев, которые теперь обыкновенно заняты игрою: проигрывают жалованье, полученное <от> Махмудима, потому что казна их отпустила почти за двойную цену против той, которую за них дают, – вот благородная спекуляция нашего министерства финансов.
28 мая. Бендеры
<…> Поход наш Бессарабиею был не труден; не делая больших переходов, утомительных в здешнем краю от жару, мы пользовались во всё время прекраснейшею погодою: довольно сильные северные ветры постоянно прохлаждали дневной зной, вечера же были всегда тихи и так же хороши почти, как наши северные, лунное сияние делало их столь же светлыми. – Эта часть Бессарабии столь же пустынна, как и те части сей области, которые я прежде видел, а именно: от Могилева до Скулян и берега Прута, от Фальчи до Сатунова. Мы шли теперь на Болград и немецкие колонии, поселенные к северу от него.
29 мая
Глаз путешественника встречает только гористую степь, не всегда покрытую богатыми паствами, ибо часто сии горы бывают совершенно голы; протекающие между ними ручьи в это время года высыхают, оставляя после себя только несколько ям с водою и болот. Такой недостаток воды тем чувствительнее в этом краю, что здесь вовсе нет туманов, и роса не освежает никогда растения после дневных жаров. Вот, кажется, важнейшая причина бесплодия, на которое жалуются колонисты, переселенные сюда из разных концов Германии и которые живут здесь с 815 года; хотя и жалуются они на неурожаи и т. п., но они пользуются уже некоторым благосостоянием, и можно надеяться, что со временем им нельзя будет сожалеть о прежнем их отечестве. Проходя мимо сих селений, мы пользовались известным совершенством немецкого молочного хозяйства, ели прекрасное молоко, масло, сыр и пр.
7 июня. Карантин при Бендерах
От совершенного бездействия терплю я теперь несносную скуку; от жару, от образа нашей жизни я не имею одной свободной минуты в день, хотя я и совершенно ничего не делаю <…>
Вот другая неделя, что я пишу к Анне Петровне и не могу окончить письмо: “Тупеет разум!”21 Домой я другой месяц как не пишу <… >
14 июня
Между несколькими пакетами, которые сегодня один из карантинных чиновников держал в руках, когда я к нему подошел с тайным ожиданием найти между ними одно <письмо> ко мне, внимательный и быстрый мой взгляд открыл тотчас знакомый предмет, а именно: большой пакет в 8 долю листа, обертка которого была из толстой, серой шерстяной бумаги. По этим приметам я не мог ошибиться в том, что вижу передо мною одно из периодических произведений нашей литературы, – и точно: через разорванный оберток я увидел знакомый лиловый цвет обертка и форму литер “Московского телеграфа”. Ах, как я рад был неожиданной встрече с моим старым знакомцем, которого я читал всегда с большим удовольствием! К несчастию, я не мог воспользоваться оною, карантинные правила не дозволяли мне прикасаться к предмету моей радости <…>
28 июня. Херсонская губерния, деревня Шип
Вступление мое в пределы отечества было ознаменовано для меня многими неожиданными случаями. В один день, 26 июня, я освободился от карантина, вступил в Россию и получил приказ (высочайший) о производстве меня в корнеты, последовавший 5 мая; на другой же день я получил письма от матери и сестры, от каждой по два, наконец же 87 червонцев денег.
Таким образом мои ожидания исполнились, но неудовлетворительно: я произведен без старшинства, следственно, если не возвратят оного, то теряю год службы; тысячу рублей денег присланных недостает даже на одну уплату моих долгов, простирающихся до 1300 рублей. Это тем неприятнее, что я не
