доносились рассказы о бесчинствах, которые творил Вико, находящийся под защитой грозной фамилии своей семьи. Имя это вскоре стало нарицательным - его вспоминали, когда говорили о бесчестных наглых юнцах из богатых семей, ищущих ранней смерти из-за вина, женщин и азартных игр. Понтифик, которому следовало стать образцом добропорядочности, был едва ли не самым порочным человеком Иллирии и прилегающих земель. Если его образ и вызывал в пастве желание молиться, то лишь для того, чтобы бог смилостивился и послал городу другого понтифика.
Я никогда не отличалась особой набожностью - тетушка Ило, будучи ангарийкой до мозга костей, втайне продолжала поклоняться суровым богам своей родины. Если бы кто-то взял на себя труд обыскать ее идиллический розарий, то нашел бы в зарослях тщательно спрятанный камень, который тетушка несколько раз в году окропляла куриной кровью в попытках умилостивить Отера и Вигу - главных божеств ангарийского пантеона, ныне низвергнутых и полузабытых.
Чтобы не вызывать лишних пересудов, тетушка старательно водила меня на службу в ближайший храм, но потом непременно проводила надо мной ангарийские очищающие обряды, и вскоре я окончательно запуталась, кому из богов следовало молиться всерьез, а кому - ради соблюдения приличий. Поэтому, узнавая новые вести о пучинах разврата, в которые погружался понтифик Иллирии, я испытывала разве что любопытство, смешанное с отвращением. Сейчас же мне и подавно было наплевать, насколько возмутительно повел себя Викензо Брана, не явившись на службу в честь святой Иллирии, - скорее, во мне затеплилась надежда, что церемония сорвется, и мне не надо будет далее служить развлечением для скучающих иллирийских дам.
Чувство, с которым я слушала приглушенные проклятия, произносимые Гако Эттани, можно было определить как растущее воодушевление. И оно было безжалостно повергнуто в прах, когда ропот голосов внезапно стал громче, а затем так же резко стих. Я, как и многие другие присутствующие, принялась вертеть головой и вскоре поняла причину этой перемены: у алтаря появился тот, кого все ожидали - понтифик Вико Брана. Вне всякого сомнения, он был чудовищно пьян.
...Из-за того, что семейство Эттани устроилось столь близко к алтарю, я могла хорошо рассмотреть того, о ком раньше только слышала. Вико и в самом деле был молод - на два года младше меня самой, как можно было понять путем нехитрых подсчетов - и даже последствия беспробудного пьянства, которые нельзя было не заметить на его помятом лице, не могли скрыть его юных лет. Как это всегда бывает, из-за описаний кутежей и разврата, которым предавался молодой Брана, я невольно воображала, что понтифик обладает внешностью с некой долей инфернальности. На деле же Вико был вполне ординарным молодым человеком невысокого роста, не отличавшимся изяществом сложения, что усугублялось отечностью, вызванной разнообразными излишествами. У него были небольшие темные глаза, мутные из-за гнусного состояния, в котором он пребывал; не самой благородной формы нос, свойственный обычно потомкам тех семей, где имелись предки-северяне, и, внезапно, приятные очертания рта, свидетельствующие о том, что он от природы человек улыбчивый и смешливый.
Темные, слишком длинные для священнослужителя волосы в страшном беспорядке топорщились из-под тиары, косо нахлобученной на голову. Измятая риза, расшитая золотом и драгоценностями, то и дело совершенно неприлично распахивалась, являя миру довольно грязную рубашку. Викензо нетвердо стоял на ногах, постоянно заваливаясь в сторону, но несколько отважных юных храмовых прислужников ловко поддерживали его, явно будучи привычными к эдаким выходкам. Певчие затянули положенный к празднику гимн, а понтифик неуверенно принял от прислужника подсвечник, где было закреплено три основательных красных свечи. Я запоздало заметила, что прихожане торопливо зажигают свои свечи, купленные у входа: огонь передавался от человека к человеку, и я, увлекшись рассматриванием понтифика, едва не попустила тот момент, когда мне следовало зажечь свою свечу и передать ее огонь далее.
Понтифик тем временем, подобно мне самой, с горем пополам проделал все необходимые манипуляции у алтаря, едва не потеряв тиару во время земных поклонов, и повернулся к присутствующим лицом, всей своей позой выражая неуверенность. Я поняла, что ему сейчас необходимо будет пройти по проходу между рядами скамей до самого входа в храм, на ходу благословляя прихожан. Задача эта, ввиду его плачевного состояния, была не из легких, и, судя по гримасе бесконечной усталости, появившейся на лице Вико, он понимал, что шансов на успешное преодоление этой дистанции было мало. В первый раз за несколько месяцев на моих губах появилось подобие улыбки - помимо естественного чувства брезгливости, пьяный понтифик вызывал необъяснимое сочувствие.
Тут он все же двинулся вперед нетвердой походкой. Все невольно затаили дыхание - и правильно сделали: не успел он сделать несколько шагов, как споткнулся и повалился кулем. Звонко ударился о камень подсвечник, три свечи, являвшие собой символ подвига святой Иллирии, перенесшей три вида страшнейших пыток, покатились по полу прямо к моим ногам и, конечно же, погасли. Тишина в храме стала осязаемо недоброй. Какая-то женщина всхлипнула. Гако Эттани прошипел себе под нос очередное проклятие и прибавил чуть громче:
- Какой позор!..
Прислужники помогли Викензо подняться. Он стоял, пошатываясь, и непонимающе смотрел тусклыми глазами на подсвечник у себя в руках. Ему нужно было идти дальше, но без свечей это не имело никакого смысла, ведь ему следовало еще благословить простой народ, собравшийся у ступеней храма, вознеся подсвечник над своей головой. Перешептывания становились все громче.
Несмотря на то, что я все утро была объектом насмешек, мне так и не довелось испытать стыд - я даже подумала, что у меня исчезла способность к чувствам подобного рода. Но теперь пришлось признать, что это ошибка: при виде позорнейшего фиаско Викензо Брана я ощутила ужасную неловкость,
