Выполняя приказ, сразу трое навалились из-за спины, лишая оружия и возможности сопротивляться.
– Лис, Вольрад! Чего стали? В избу, там еще один!
Связали свея. Алан отвернул лицо. А на что смотреть? В избе слышалась возня и тарарам. Видно тяжко боярину приходится. Сами виноваты, расслабились. Ждали, что Прозор приедет, серебром наградит. Вот она награда!
…От горевших смолистых дров тянулся дым, поднимавшийся голубым столбиком вверх и там высоко рассеивался. Лиходеев в кругу соратников сидел на гладко отесанном чурбаке около жарника. Наблюдал за необычным даже для него зрелищем. Любава вгрызалась зубками в мясную мякоть вареного зайца. Оголодал ребенок, ничего не скажешь.
Пришлось похозяйничать на заимке. Порывшись в немногочисленных сундуках, откопать хоть какую-то приличествующую одежу, приодеть светлую княжну в порты и рубаху, да все не по размеру. Велико, но другого нет. Она сама сходила к речке, помылась как смогла. Ни мамок, ни нянек, в отряде отродясь не бывало. Даже вотола и то широка и длинна, пришлось подвернув, ножом резануть излишек подола. Получившийся отрок смотрелся прикольно. Лиходеев улыбнулся, вспомнил. Как освободили, так набросилась обнимать, чуть не придушила спасителя. Однако дело прежде всего.
– Как там боярин, – спросил подошедшего к огоньку Вольрада.
– Надежды мало. Ему Лис грудину проткнул.
– А что, я должен был его по маковке погладить? Ежели он на меня с мечом попер! – Окрысился зам.
Не обратив внимание на Лиса, Вольрад подвел черту:
– Это хорошо еще, что кольчуги на нем не было, а то бы сразу кончился. Перевязал, но ты же знаешь, я не знахарь.
– Ладно, пойду пообщаюсь.
Ушки у княжны встрепенулись, сказывалась кровь поколений воинов в жилах. Почти не прожевав откушенного, глотнула. Вздернула подбородок.
– Хочу глянуть!
Вот уж воспитание. Разбаловали девку! Как будущий муж с такой справляться сможет? Ей ведь во дворце возразить никто бы не посмел и отказа отродясь ни в чем не было. Порода.
Как не хотелось идти в разворошенную избу, дышать затхлостью и поднятой пылью. Лиходеев поднимаясь на ноги, спокойным взглядом, не повышая голоса, сказал:
– Сиди здесь.
– Но…
– Ты мне там только мешать будешь.
Войдя, глазами нашел лежавшего на лавке умирающего.
– Что, – тяжело дыша, при этом издавая булькающие звуки из груди, кривя рот от боли и понимания неизбежного, спросил Гордята, – каять пришел? Дак, поздно. Чую к вечеру по Калинову Мосту пройти придется.
– Ты ж вроде христианин?
– Хыр-хыр…, хыр-хыр…, – прохрипел, пробулькал дыша, ответил, – христианин, да только в этой земле рожден. Ладно, чего ты хочешь? Говори. Повинен я перед ней!
– Скажи, кто все с похищением придумал? Кого во дворце опасаться потребно.
– Хыр-хыр…, нас Кокора напряг, на скрадывание нарядил, хырр…! Кто придумал, хырр…, не знаю. Когда воровали, хырр…, старая карга приказы хырр…, отдавала, из детинца вывела. Хырр…, ведьма!
– Ага. Бабушка умная?
– Во-во! Хырр…! Ты скажи ей… Хырр…, ты попроси, хырр… Пусть, если сможет, простит! Хырр…
– Добро, попрошу. Тебя по какому обычаю похоронить, боярин? До утра мы отсюда никуда не двинемся.
– Хырр-хырр…
Последние силы оставляли Гордяту. Прав Вольрад, даже до вечера не дотянет. Вон уж все легкие кровью заполнились. Поспешил Лис проткнуть боярина. Его бы к шефу на разборки притянуть, тот бы на пару с катом вызнал все.
– Хырр…, к черту Рай, в Светлый Ирий хочу.
– Уверен, что примут?
– Хырр…, попытаться-то нужно! Хырр…
– Прощай.
Егору нисколько не было жалко этого молодого парня, предавшего свое племя и своего вождя. Выйдя из избы, призывно махнул Лису. Когда тот подошел, распорядился:
– Вот, что. Все что нужно, я из него выудил. Он нам больше не нужен. Ты пошли к нему кого, чтоб не мучился. Хозяина заимки… тоже, он вроде почтового ящика здесь.
