трудности с радиостанцией, с топливом и провизией. Последнее судно было здесь четыре месяца назад. У меня всё, — закончил он. — Купайтесь, загорайте, отдыхайте. Вы заслужили. По форме одежды ограничений нет, но не забывайте, что вы военные моряки. Вечером — банкет, участвуют все, не только офицеры. Вопросы есть?
Вопросов была куча, но никто ничего не спросил. Гул одобрения наполнил отсек. Вперёд протиснулся машинист-маат Кляйнау.
— Герр капитан, можно я скажу несколько слов? Благодарю вас, герр капитан. Друзья! Я думаю, нам всем следует сказать спасибо нашему капитану. Мы живы, мы выполнили задание, мы прошли через тяжёлые…
— Оставьте, Хорст, — перебил его Змей, пожав плечами. — Каждый член экипажа выполнил свой долг, вот и всё. Ну, прогулялись по Атлантике... ничего особенного. Если вечером вам очень захочется провозгласить тост, экипаж с удовольствием предоставит вам слово. А сейчас никому не разбредаться, покуда не будет забран груз. Да, и ещё, чуть не забыл. Фогель, на пирсе возле лодки поставить часового с автоматом. На борт пускать только членов экипажа, больше никого, либо по моему личному приказанию. Всё, остальные вопросы потом. Старший радист и второй помощник – за мной.
И мы вышли на верхнюю палубу, а оттуда ступили на добротно сделанный пирс. «Золотая рыбка» стояла к нему правым бортом, почти упираясь носом в песчаную косу. От форштевня до берега было всего метра три.
Пирс закончился на косе. Песок имел приятный светло-серый цвет, почти белый, запах леса сразу закружил мне голову. Первое время ноги не слушались – отвыкли от ходьбы. Меня слегка качало — впрочем, так происходит всегда, когда сходишь на берег после моря. На косе нас ждали трое, если не считать двух здоровенных автоматчиков, стоявших поодаль. Форма у них была забавная — песочно-жёлтая. Брюки отрезаны и подшиты чуть ниже колен в виде длинных шорт, такого же цвета рубашки с закатанными рукавами, чёрным галстуком и всеми положенными на эсэсовском френче знаками различия и регалиями, на головах — пробковые шлемы (у автоматчиков — кепи), на ногах — коричневые ботинки и светло-серые гетры.
Один из трёх, толстый и с тремя подбородками, весь был увешан крестами — Испанский, оба Железных (почему-то и сами кресты, и ленточка), Немецкий в золоте, ещё какой-то… словом, все, кроме Рыцарского. Он имел петлицы штурмбаннфюрера СС, причём в правой, кроме рун «SS», поблёскивала эмблема «мёртвая голова». Второй имел чин унтерштурмфюрера. У обоих на поясе висели пистолетные кобуры, но у одного слева, а у другого — справа (когда мы потом здоровались за руку, я понял, что унтерштурмфюрер левша). Третий же выглядел сугубо штатским человеком, этаким типичным натуралистом-ботаником — всякие там тычинки, пестики... На нём колоколом висела выцветшая рубашка неопределённого цвета с закатанными рукавами, такие же потёртые шорты и пыльные коричневые сандалии на босу ногу. Голову венчал грязно-белый пробковый шлем, глубоко посаженные глаза смотрели сквозь круглые очки. Он был тщедушен и весь в морщинах. Все встречающие имели завидный загар.
Штурмбаннфюрер шагнул в нашу сторону и довольно развязно сказал:
— Этот, что ли, ваш радист, капитан? Пусть немедленно займётся нашей радиостанцией. Ганс, забирайте его и топайте в бункер.
Я не был готов к такому тону и остался стоять на месте, растерявшись.
— Вы не слышали приказания, матрозе? – с ноткой угрозы спросил толстый эсэсовец, посмотрев на меня в упор своими рачьими глазами.
— Идите с офицером, Гейнц, — сказал мне Змей, а когда мы с этим Гансом удалились на пару шагов, я услышал, как капитан проговорил вполголоса: — Хотелось бы заметить, штурмбаннфюрер, я не капитан, а корветтен-капитан. Это означает, что мы равные по чину. И Гейнц Биндач не матрозе, а функмайстер-обер-гефрайтер… цур-зее, – добавил он после краткой паузы, и в его голосе проскочила еле заметная нотка издёвки, — то есть почти унтер- офицер, причём морской. Кроме того, мои люди подчиняются мне, и только мне. Больше никому. Прошу вас иметь это в виду… — дальше я не слышал.
Ух ты… а наш-то капитан тоже не прочь поддеть пехтуру… «Цур-зее» — это ж только офицерам, а СС по сути та же пехота, «гуталин», вот как ни крути. И я был в куртке без погон... хе-хе. Ну и поделом ему.
SEVEN
Звук был как бы сверху и в то же время со всех сторон. Вот словно ты находишься в фокусе сразу десяти акустических колонок. И внутри, прямо в голове. Это жуткое ощущение, доложу я вам.
Я почувствовал, как встают дыбом волоски на теле — все до единого. Леденящий душу страх пронзил меня, и каким-то внутренним сознанием я вдруг понял, что по мне проходит точно такой же, похожий на электрический, разряд, какой я ощущал, когда «Отчаянный» только вошёл в «купол». Мэг била сильная дрожь, она смотрела на меня широко открытыми глазами, бледная, как полотно.
Она сделала движение, чтобы прижаться ко мне, но споткнулась обо что-то и нечаянно толкнула меня назад…
И голос смолк. Смолк вместе с исчезновением ощущения тончайшего покалывания и вибрации, пронизывавшего всё моё тело. Мэг прижалась ко мне из всех сил, но неожиданно повернула голову в сторону Южной бухты и внимательно прислушалась. Потом она снова взглянула на меня и медленно