эсминцы, но акустик успокаивает, докладывая, что горизонт чист. В перископ тоже никого не видно – мы его высовываем, осматриваемся и снова прячем.
Ночь провели под водой. По отсекам снова пошла вонь от колбасы и человеческих испарений. Однако терпимо. Лег в койку и пытался уснуть, но в голову лезли всякие дурацкие мысли.
Под утро сменил Вилли, и меня сморило, когда сквозь липкую дрёму услышал доклад акустика: «Шум винтов — подводная лодка справа на траверзе, пеленг не меняется. Похоже на тип IX, но какой-то приглушённый, мили три от нас». Капитан объявил боевую тревогу и приказал, чтоб по отсекам ни звука.
07.22. Радиограмма на средних волнах: Кноке всплыть в 08.00, время рандеву – тридцать минут. Подпись: Золотой лев. Сигнал был очень сильный.
Капитан только помотал головой, словно отгоняя навязчивый кошмар. Похоже, он ничего не понимал. Тем не менее, приказал поднять перископ и осмотреться. Наверху чисто, и мы точно в срок всплыли в позиционное положение. Кноке выгнал наверх вахту наблюдения, расчёты зенитных автоматов и вылез сам. Перед тем как подниматься, он внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Биндач, а ну-ка пойдёмте со мной.
Похоже, он решил, что я как радист что-то такое знаю. Мне и самому интересно что. Я поднялся на мостик следом за ним. Над океаном был уже почти день — впрочем, как и полагается летом в высоких широтах. Капитан закурил и, взяв бинокль, принялся смотреть в сторону правого траверза, бросив на меня быстрый и пронзительный взгляд. Я только пожал плечами и тоже закурил, испросив разрешение.
Прошло ещё десять минут, и сигнальщик громко доложил: «Перископ, справа по борту!».
Действительно, на глади воды появился небольшой бурун. Он быстро приближался, и Кноке опустил бинокль, снова резанув по мне взглядом. Но я в этот момент понимал не больше, чем он. Когда перископ приблизился на четверть кабельтова, вода забурлила, вспенилась, и из воды показалась, словно голова Левиафана, выкрашенная серыми и зелёными пятнами рубка странной подводной лодки.
Первое, что бросилось в глаза – это раскраска. Уверен, ни один из нас такого никогда не видел. На рубке и корпусе лодки были нарисованы чуть ли не отдельные листики и веточки. И в то же время общий узор составлял несколько больших неправильных пятен, в которых преобладали элементы одного цвета. Примерно такими пятнами томми размалёвывают свои боевые корабли (да и мы тоже), но чтоб изобразить каждую веточку… Зачем корабль расписывать под кусты? Странно.
Потом – сама лодка. С виду обычная «семёрка», с таким же корпусом и даже с носовыми пилами для резки противолодочных сетей, но совсем не то, что наша «рабочая лошадка». Во-первых, побольше, но не VIID. Водоизмещение — примерно тысячи две. Во-вторых, совершенно другая рубка, высокая и не удлинённая в корму, а почти что труба с небольшой кормовой площадкой. У неё не было палубного орудия — впрочем, как и у нас. На площадку вышел матрос в странной тёмно-синей форме и без пилотки, установил на турель поданный ему снизу ручной пулемёт, небрежно опёрся на леер и лениво закурил сигарету. На ограждении рубки спереди красовалась мрачная эмблема: чёрный бриг с разодранными в клочья парусами, этакий «Летучий голландец». Сбоку рубки торчала заваливающаяся штыревая антенна, совсем не такая, как у нас или на «девятках». Словом, лодка была непохожа ни на что. Какой-то единичный экземпляр.
На мостике вместе с бородатыми сигнальщиками-наблюдателями появились две такие же бородатые головы – в тёмно-синей фуражке и в белой. Тот, что в белой, поднёс ко рту рупор и хрипло прокричал в нашу сторону:
— Эгей, волки! Принимайте шлюпку! Вам приятные новости везут! — они оба засмеялись и закурили.
Такие же тёмно-синие матросы на палубе лодки уже спускали надутую резиновую шлюпку. Работа у них спорилась. Затем на мостике появились ещё два офицера, причём один из них также в белой фуражке. Они спустились на палубу, а затем в шлюпку, используя шпигаты как ступеньки, и вот она пошла к нашей лодке, которая уже всплыла полностью. Офицеры поднялись к нам на борт, а шлюпка повернула обратно к таинственной субмарине.
— Добрый день, — произнёс тот, что был в белой фуражке, и прищурился.
В этом прищуре было что-то от матёрого волка, от вожака. Наш капитан ответил на приветствие.
— Честь имею представиться: корветтен-капитан Пауль фон Рёйдлих. А это мой первый помощник, капитан-лейтенант Клаус Фогель.
С этими словами он распахнул видавшую виды серую непромокаемую куртку (при этом обнажился Рыцарский крест с листьями и мечами), полез в нагрудный карман и предъявил нашему Старшему брату небольшую золотую бляшку в виде вставшего на задние лапы льва. Я стоял в стороне, но видел очень хорошо.
— Предлагаю пройти вниз, Гельмут, у меня важная информация для всех нас, — сказал фон Рёйдлих; вышитые канителью эмблема и имперский орёл на его фуражке были не жёлтые, а потускневшие, почти коричневые.
Кноке кивнул, и они втроем спустились по трапу. Я решил воспользоваться отсутствием офицеров и выкурить вторую сигаретку на мостике. Когда ещё
