снаружи заплатки – когда-то это были дырки от пуль...
Что потом? А потом мы подняли паруса и пошли в район точки, которую сохраняли в памяти приёмника GPS под именем «О.С.». Поскольку сам приёмник был угроблен в том морском бою, нам пришлось мучительно вспоминать все наши курсы и галсы в обратном порядке. Понятно, что ни о какой точности речь не шла, однако мы пытались. Две недели кряду мы тщетно утюжили океан, раза три нам попадались большие полицейские катера... Увы. «Купол» мы так и не нашли. Оно и немудрено: на него ведь надо буквально в упор наткнуться...
И лишь потом мы, наконец, добрались до Клифтона и справили — пусть с солидным опозданием — день рождения Хосе. Говорят, что раньше нельзя, а позже — можно. Рассказали о своих приключениях — опустив, разумеется, некоторые детали. Хосе, в свою очередь, поведал, каких дел натворил на Гренадинах тот злосчастный тайфун, сколько было переломано яхт и ботов в его марине, сколько домов осталось без крыш. Как он сказал, благодарение Пресвятой деве Марии, что ураган двигался со скоростью просто необычайной, и его быстро пронесло в океан. «Я же не знал, что в этом тайфуне и вас тащит!» — разведя руками, сказал он, словно оправдывался. Но при этом Хосе широко улыбался и наливал душистый херес.
После этого было ещё много чего. Рому не хватит рассказывать. В общем, сейчас я здесь. Я и мой «Отчаянный»...
~ 17 ~
SIEBZEHN
Печально, тетрадь почти кончилась, осталось всего семь чистых листов. Другой тетради нет. После пожара на лодке я думал, что будет нечем писать — ведь всё сгорело, и карандаши тоже, только огрызок в кармане, но утром трясущийся от похмелья Ганс Циммель подарил мне хорошую авторучку. Похоже, он ей даже не пользовался. Однако старый огрызок карандаша я не выкинул. Берегу, сам не знаю зачем.
Первый номер распорядился поставить маленькую палатку возле центральных дверей бункера — на случай, если идиот-доктор выглянет наружу. Дежурим без оружия по трое: два наших и один эсэсманн. Остальные так и живут возле фляги со шнапсом, которая пустеет на глазах. До чего же может пасть человек…
В сопровождении обер-шютце Макса Вальхоффера, одного из не окончательно потерявших человеческий облик эсэсманнов, лазили с Вернером на средний холм, куда было нельзя. Там действительно есть этот излучатель — широкая труба, или вертикальный туннель, торчит из земли на полметра. Трава на вершине холма вся пожухла, словно её выжгло солнцем. Мы не приближались к излучателю ближе двадцати шагов — я ведь имею представление об энергии сверхвысокой частоты. На холме возникает сильное ощущение дискомфорта, какой-то непонятный душевный зуд, который исчезает по мере спуска. Что же такое произошло с доктором?
Проходят дни. Самолёта нет, доктор не вылезал. Эсэсманны хором поют песенку, текст которой дал капитан. Под шнапс, конечно, на все лады. Даже разложили на три голоса. А вот «Типперэри» им и впрямь не по нутру… Уговорил Хорста запретить им носить гетры — они меня почему-то бесят. А эсэсманнам всё равно, в парадном они или нет. Лишь бы шнапс был.
Непостижимо.
Странно, но люди меня тоже слушаются. Я у Хорста что-то вроде заместителя. «Золотая рыбка» лежит пузом на грунте. Боюсь, ил и песок быстро засосут её так, что ничем и не сдвинешь. Впрочем, это так, размышление ради размышления.
Перепившиеся эсэсманны подрались, пришлось разнимать и связывать. Особенно буянил один рыжий, он здорово умеет драться ногами. Мальчик-с- пальчик заломал его в два счёта. Хорст посоветовался с экипажем. С пьянством пора кончать. Заболел Огюст Кель. Фельдшеры говорят о признаках малярии или тропической лихорадки. Медикаменты есть, но они в бункере, а в него не попасть ни через одну из шести дверей.
