– Не спи, постой еще, миленький… Недолго уж… – говорит ему мать.
– Погоди, желанный… не спи… Вот леденчик! – шепчет мамка Аграфена и сует что-то в руку…
Но он уже дремлет на коленях у дяди Вани, склонясь головкой к широкой груди его…
А из ворот Москвы первопрестольной, третьего Рима названого, скачут во все стороны царства гонцы и бирючи: присягу отбирать да и клич кликать, что воцарился на Руси великий князь и царь ее, Иван Четвертый по ряду, Васильевич отчеством, Грозный по прозванью в грядущем.
Первые дни на троне
Год 7044 (1536), 9 января
У юного царя Ивана в Столовой палате боярский совет собрался: о казанских делах ряда идет.
Недобрые вести из Казани пришли. Джан-Алихан сын Кассаев, верный друг и подручник царей московских, убит.
Крымчак Сафа-Гирей, заведомый и давний враг Руси, брат еще раньше сверженного нами хана Казанского Магмет-Амина, занял престол. Значит, по весне жди уж если не войны, так разбою с той стороны, с Булака да с Казанки-реки. Плохая речушка, сиротская, а столько из-за нее русской крови пролито и татарской, что можно бы всю ее полным-полно налить, да еще и прольется немало!
Первые вести о делах казанских из Касимова-городка пришли. Недаром цари московские, великие князья и хозяева всей Руси, поставили Касимов- городок, словно на страже, на самом «берегу» царства, на Оке-реке, в Мещерской земле.
«Ворон ворону глаз не клюет!» – говорит пословица. Да, только к татарину оно не относится. Самые лютые враги они друг другу.
Улус с улусом, бек с беком враждуют. А ханы и султаны не то своих же подданных, простых татар, братьев и сестер родных, отца и мать режут, если приходится за богатство, за власть поспорить.
«Око за око!» – вот их закон. Кровавая родовая месть так страшит каждого, что, убив одного человека из рода, властитель торопится убить, извести весь род до последнего зерна, опасаясь отмщения.
Если же пощадит кого, сам потом покается.
Это испытал и хан Еналей, как называли попросту хана Джан-Али на Москве.
Как только вести о казанских делах дошли до родственного Казани Касимова, сейчас же сведала о них и Москва, осенью 1535 года, когда убили Еналея.
Много от Москвы в Касимове тайных и явных слуг, дьяков, приставов… И ратных людей, стрельцов, казаков немало. Но первую весть подал татарин-касимовец Юнус-Бек, один из ближних советников царька касимовского хана Шиг-Алея Нур-Девлетова сына.
– Нельзя, надо поторопиться! – подумал Юнус. – Русские деньги – хорошие деньги! А тут их можно без крови много получить!
И сам поскакал налегке татарин.
Еще за ним потом вестовщики отправились по знакомой широкой дороге к Волоку-Ламскому…
Да Юнус-Бек бывалый старик. Первый поспел…
И прямо знал, куда кинуться, к Ивану Федоровичу к Оболенскому-Овчине пришел.
– Важнай дело есть! – в пояс поклонившись боярину, объявил Юнус хотя и ломаным, но понятным русским языком.
Много лет с Москвой водясь, денежки русские получая, и говору русскому выучился татарин.
– Говори: какое важное дело? – поглаживая бороду, спросил красавец боярин.
– Четыре пятниц нет, как Джан-Али хану в Казан «секим башка» делали, как баран резали!
– Еналея убили? Врешь, Юнуска! Быть того не может! Как же? А наши стрельцы? Пищальники? Они чего глядели? Отчего вестей нет?
– Никакой вести не будит! Харашо дела делали! Сам хан виноват! Магмет-Амина хана сестру, Арзад-салтанэ, живою оставил… Сумела баба обойти хана! Она все и устроил! Ночью патихонька иму горла резал, никто не слихал… И всех тваих казаков захватил… Напаил их харашо! Буза давал… Кумишка давал… Типерь – ани в яме сидят… Выручать их придется…
– Да ты же откуда узнал? Кто помогал хитрой твари? Не сама же она, царевна эта ваша? Горшадка самая?
– Ну, канечно, не сам… баба только за брат свой пометила. Закон у нас такой. А сам баба на ханство ни может садится… Из Крым Сафа-Гирей султан близко Казан сидел, слово одно ждал… Он типерь хан казанский стал. Ему Арзад-салтанэ вести прислал…
– Крымчак Сафа? Гм, для нас это не очень гоже… Ну, да пождем: какие еще вести будут. А тебе за верную службу спасибо, Юнус! Царского жалованья, великокняжеского, жди себе за правду и дружбу крепкую…
И, отпустив Юнуса, князь Овчина-Телепнев прошел к правительнице.
Выслушав его, она задумалась.
