– Ты мое самосознание не задевай. Не могут меня замести в силу происхождения. Пущай я чего хочешь сделаю – во всем мне будет льгота.
Ну, струя на него такая напала. Пьяный же.
А публика начала выражать свое недовольство по этому поводу. А которые наиболее ядовитые, те подначивать начали. А какой-то в синем картузе, подлая его душа, говорит:
– А ты, – говорит, – милый, стукани вот вдребезги по окну, а мы, – говорит, – пущай посмотрим, – заметут тебя, или тебе ничего не будет. Или, – говорит, – еще того чище, – стекла ты не тронь, а останови поезд за эту ручку… Это тормоз…
Володька говорит:
– За какую за эту ручку? Ты, – говорит, – паразит, точнее выражайся.
Который в синем картузе отвечает:
– Да вот за эту. Это тормоз Вестингауза. Дергани его слева в эту сторону.
Публика и гражданин, у которого вата в ухе, начали, конечно, останавливать поднатчика. Дескать, довольно стыдно трезвые идеи внушать окосевшему человеку.
А Володька Боков встал и слева как дерганет ручку.
Тут все и онемели сразу. Молчание сразу среди пассажиров наступило. Только слышно, как колесья чукают. И ничего больше. Который в синем картузе, тот ахнул.
– Ах, – говорит, – холера, остановил ведь…
Тут многие с места повскакали. Который в синем картузе – на площадку пытался выйти от греха. Пассажиры не пустили.
У которого вата в ухе, тот говорит:
– Это хулиганство. Сейчас ведь поезд остановится… Транспорт от этого изнашивается. Задержка, кроме того.
Володька Боков сам испугался малость.
– Держите, – говорит, – этого, который в синем картузе. Пущай вместе сядем. Он меня подначил.
А поезд между тем враз не остановился.
Публика говорит:
– Враз и не может поезд останавливаться. Хотя и дачный поезд, а ему после тормоза разбег полагается – двадцать пять саженей. А по мокрым рельсам и того больше.
А поезд между тем идет и идет себе.
Версту проехали – незаметно остановки.
У которого вата в ухе – говорит:
– Тормоз-то, – говорит, – кажись, тово… неисправный.
Володька говорит:
– Я ж и говорю: ни хрена мне не будет. Выкусили?
И сел. А на остановке вышел на площадку, освежился малость и домой прибыл трезвый, что стеклышко.
Медик
Нынче, граждане, в народных судах все больше медиков судят. Один, видите ли, операцию погаными руками произвел, другой – с носа очки обронил в кишки и найти не может, третий – ланцет потерял во внутренностях или же не то отрезал, чего следует, какой-нибудь неопытной дамочке.
Все это не по-европейски. Все это круглое невежество. И судить таких врачей надо.
Но вот за что, товарищи, судить будут медика Егорыча? Конечно, высшего образования у него нету. Но и вины особой нету.
А заболел тут один мужичок. Фамилия – Рябов, профессия – ломовой извозчик. Лет от роду – тридцать семь. Беспартийный.
Мужик хороший – слов нету. Хотя и беспартийный, но в союзе состоит и ставку по третьему разряду получает.
Ну, заболел. Слег. Подумаешь, беда какая. Пухнет, видите ли, у него живот и дышать трудно. Ну, потерпи! Ну, бутылку с горячей водой приложил к брюху – так нет. Испугался очень. Задрожал. И велит бабе своей, не жалеючи никаких денег, пригласить наилучшего знаменитого врача. А баба что? Баба всплакнула насчет денег, но спорить с больным не стала. Пригласила врача.
Является этакий долговязый медик с высшим образованием. Фамилия Воробейчик. Беспартийный.
Ну, осмотрел он живот. Пощупал чего следует и говорит:
– Ерунда, – говорит. – Зря, – говорит, – знаменитых врачей понапрасну беспокоите. Маленько объелся мужик через меру. Пущай, – говорит, – клистир ставит и курей кушает.
Сказал и ушел. Счастливо оставаться.
А мужик загрустил.
