Следовательно, ты можешь оценить выбор осведомителя. Если ты имеешь дело с двойным агентом, ты сможешь скрыть, что ты знаешь и чего не знаешь.
Третью встречу с осведомителем, который врал, я начал именно с этого. Я спросил его, что удалось достать.
Он улыбнулся. Он прямо-таки лучился. «Это было непросто», — сказал он.
Он протянул через стол оторванный кусок бумаги. Меня не заботило, что информация преподносилась в такой форме. Я видел вещи и похуже и даже использовал их сам. По крайней мере, на этой бумаге нет следов крови.
«Почему так, на клочке бумаги?» — спросил я. «Это все, что передо мной было, когда мне позвонил друг, чтобы передать информацию».
Проблема. Из сказанного следовало, что у него нет прямого доступа к документам. Ко многим документам. К их оригиналам. А не к транскрипции телефонного разговора, записанной на клочок бумаги.
Я уточнил: «Вы не видели оригинал документа?» «Нет, — ответил он. — Его видел мой друг. И передал мне его содержание».
Плохо. Друг — это плохо. Значит, информатору пришлось задать другу прямой вопрос. И теперь друг знает, какую именно информацию от него хотели получить. Но, по крайней мере, он не знает обо мне. Или все же знает?
Я спросил, рассказал ли информатор своему другу обо мне. «Нет, — ответил он, качая головой. — Конечно нет. Я сказал, что эти данные нужны мне для другого дела, над которым я сейчас работаю».
«Кто этот друг?» — спросил я. Он помедлил. Сжал руки, соединив пальцы. Он не хочет говорить. Это хорошо. Значит, друг, скорее всего, на самом деле существует. В конце концов он все равно назовет его имя. Но хорошо, что он не хочет этого делать. Что он хочет защитить своего друга.
Но у меня были более серьезные опасения. Я думал, что у него есть прямой доступ к документам. Я думал, что он обойдется без посредников и сможет самостоятельно достать документ и передать его мне. Но он обратился к другу.
Он сделал свой выбор. Я поставил перед ним множество целей. У него было множество способов их достичь. И, если он прибегнул именно к этому варианту, значит, остальные были еще сложнее. Выходит, его возможности сильно ограничены.
Теперь мне самому нужно сделать выбор.
Одно из двух.
1. Продолжить работу. Приложить больше труда, времени и усилий.
2. Прекратить сотрудничество.
Я выбрал первый вариант. Он не первый осведомитель, сотрудничество с которым начинается подобным образом. Когда люди впервые узнают о реалиях работы шпиона, они начинают приспосабливаться. Им нужно забыть многое из того, что они, по их мнению, знают о шпионаже. Им необходимо многому научиться.
Часть из тех, кто начинал так же, позднее принесли немало пользы. Они получили новую должность или доступ к важным источникам информации. Они сделали важные вещи — много важных вещей.
Поэтому я выбрал первый вариант. Я решил вложить в него больше времени и сил.
Я заключил сделку с осведомителем, который врал. Он присоединился к нашему альянсу.
Я еще раз убедился, что наши отношения остаются в тайне. Что все это строго между нами.
«Конечно, — ответил он. — Что мы будем делать теперь?»
«Примерно то же, что мы уже сделали», — ответил я.
Я дал ему много поручений, которые нужно выполнить. Но это были не самые важные задачи. Самое важное я пока придержал.
Нужно было убедиться, что он будет осторожен. Что он сможет прийти на встречу и не привести за собой слежку. Что он совершит удачный выбор. И что он не двойной агент. Сам я так не думал, но все же это была гипотеза.
На следующих встречах я проверил еще несколько гипотез. Я разработал несколько проверок, позволивших мне понять, будет ли он полезен как информатор и заслуживает ли потраченного на него времени. Он прошел не все эти тесты, но достаточное их количество.
Затем появилась возможность для чего-то большего.
Появился шанс присоединиться к крупной команде, работающей над важной задачей.
Объединение его с этой группой несло в себе риск: ему станут известны люди, которые в нее входят. Поэтому мы должны были убедиться, что он надежен. Что он на нашей стороне. Что мы можем доверить ему жизни. Свои жизни.
Тогда-то мы и обнаружили, что он лгал.
