…
— Я хочу остаться в России. Навсегда.
— Ты дура.
— Да. Я знаю…
И мы снова молчали. Молчали, но при этом разговаривали друг с другом. Без слов.
Я говорил с ней, какая она дура. Говорил ей, что Россия очень обманчива, и в революции она ужасна — нет страшнее бунта, чем бунт русский. А она… я не помню, что она мне говорила. Сейчас не припомню.
— Зачем ты пошла в разведку?
— Сама не знаю. Сначала мне предложили написать пару эссе — просто пару эссе, понимаешь? Сейчас ситуация на рынке труда такая, что хватаешься за любую соломинку. Как в том анекдоте: что вы можете сказать студенту Оксфорда? Два капуччино, пожалуйста. Я написала. Потом — попросили ещё что-то. Потом — пригласили на собеседование. Сказали, что есть работа — на благо страны. Я могу попробовать.
— Ты должна понимать, о чем идёт речь. Начинается революция. Будет много крови. Очень много крови.
— Я понимаю.
— Возможно, в критический момент не получится просто сесть на самолёт и улететь. По крайней мере, я этого не хочу. Куда бы не вела меня моя дорога — я пойду по ней до конца.
— Я готова идти с тобой.
— Ты не знаешь, о чем говоришь?
— О, нет, знаю. Поверь, мерзее Лондона и порядков, которые там царят — ничего нет. Уж лучше загнуться здесь, чем…
— Не говори так.
— Все нормально. Я взрослая девочка…
И тут зазвенел звонок.
— Кто это?
Я зевнул.
— Охрана, наверное. Отпрашиваются на ночь.
— Что им сказать?
Следующих слов — я никогда себе не прощу. Да — поздно.
— Скажи, что могут ехать. Завтра, как обычно.
Энн осторожно встала. Не зажигая свет, пошла в холл. Я посмотрел ей вслед, подумал — а может просто бросить все и улететь… на Багамы, на Мальдивы… куда угодно. Туда, где нет вялотекущей социальной войны, туда, где не ищут справедливости, а просто живут, туда, где… нет, не могу. Не смогу я так. Я — глубоководная рыба. Она живёт там, где не выживает никакая другая рыба, но если глубоководную рыбу поднять туда, где есть свет — её разорвёт на куски из-за давления. Не сможет такая рыба жить там, где светло.
И тут я услышал звук открывающейся двери и вскрик из прихожей…
За подушкой в большой гостиной — я держал укороченный автомат. Делал я это не потому, что я бандит, а потому что жить хочется. Как говаривал один мой старый друг — есть цека[50], а есть зэка. И вот как раз на случай с зэка — я держал дома автомат. Ну и просто… обстановка нездоровая, думаю, вы и сами прекрасно это понимаете?
И когда я услышал вскрик и шум, который не мог быть ничем, кроме как шумом падающего тела — я был готов действовать. Расслабленность прошла, усталости тоже как ни бывало — кто бы не пришёл, он тут и останется.
Или — останусь я.
Подушку долой… автомат… магазин примкнуть… слава Богу, снаряжённый… приклад… предохранитель на АВ — понеслась! Что бы то ни было — но сорок пять патронов в длинном, пулемётном магазине дадут возможность продержаться, пока не подоспеют менты и охрана. Б… как пустили, а? Может, они мертвы все? Тогда п…ц. Но не только мне. Кого-то я заберу.
Надо было отступать… по уму надо было отступать — но я пошёл вперёд. Потому что всегда шёл вперёд. И потому — выигрывал.