живущийв другой стране. И в то же время там же, покакто-то из нас – я или это место – не умрет.«Пионерский садик» – сквер, где другие «я»летят в дальние миры своего будущего в капсулахдетских колясок, лежа на спине, руки по швам, глядяв небо сквозь ветви тех же деревьев.Стены домоввокруг сквера, облака, серый воздух —это пространство столь же априорно, каксводы своего черепа, и листва на дорожке —как сброшенная кожараннего детства.
Рим
Мимо Арки Тита тянется толпа пленниковимперского мифа, как мимо мумии Ленина,когда нас принимали в пионеры. Тамбыла инициация лояльности империи, тут —инициация принадлежности этой культуре.В первый раз я оказался здесьчетверть века назад, в прошлом столетии,в потоке беглых рабов из Советского Союза.С тех пор времена изменились, а Рим нет —живучая мумия бывшего господина Вселенной.Тибр не столь монументален, какистория его упоминаний. Неширок, неглубок,вода непрозрачна… Впрочем, может быть,это символ мутного потока истории?Аутентично мутен.Мост, ведущий к центральному месту религии,прославляющей любовь. На нем казнили преступникови развешивали их трупы.В частности, обезглавили БеатричеЧенчи – за отцеубийство (граф-либертен из 16 векатерроризировал ее и всю семью). В лице этой девушкина портрете в бывшем папском дворце – естьчувствительность и твердость характера. Где- томежду тем и другим и кроется, вероятно,сумеречное обаяние знаменитого преступления.Вероятно, лучшее, что есть в этом городе,это перспективы. Перспективы улиц. Визуальныеретроспективы. Перспективы прошлого, в котороепрямо сейчас, как в песочных часах, пересыпаетсябудущее. Узкое горлышко называется настоящим…Так много сбивающихся в кучу связей, чтов мозгу возникают помехи в движении ассоциаций,как на дорожной развязке; пробка в горле, гололедна трассах взгляда —
Тель-Авив
Современный город равен по территориигосударству античного мира,исторической области средневековья,помойке-могильнику будущих веков.И Тель-Авив соединяет все эти качествасо свойственным Средиземноморью эксгибиционизмом.С запада – нильский песок морского побережья,где филистимляне, евреи и греки – лишь эпизоды,не говоря уже о крестоносцах и турках. С востока —тростниковые топи Долины Саронской.Крокодилы в этих болотах, где консистенция водыкак автомобильное масло, повывелись толькосто лет назад, а кости бегемотов находят там же,где Самсон обрушил храм соплеменников Далилы.Молельня того же времени в одном изфилистимских городов на месте Тель- Авива:зал на пятьдесят идолопоклонников,военный или торговый корабль молитвы,с каменным основанием деревянной колонныв центре. Очень сильный тяжеловес, вроде тех,которые сейчас зубами тянут грузовики – аналогбегемоту среди людей – вполне мог завалить колоннув состоянии концентрированного аффекта. Хотязачем нам все время хочется найти физическоеподтверждение религиозного или художественногоопыта, как будто его самого по себе недостаточно?Здесь, может быть, наиболее важна и близкасоразмерность сакрального и человеческого,и в масштабах святилища,и в перформансе Самсона.Яффо – гора над портом, в каменной чешуе,меняющей цвет в зависимости от времени дня,старые и новые мифы скользят по гладкимкаменным проулкам, как по извилинам мозга.Театр теней крестоносцев и Наполеона над камнемАндромеды, под акваторией неба над сводами моря.Силуэт этого четырехтысячелетнего драконавсегда «в уме» горизонта, на променаде междупляжами, заполненными живыми теламии скелетами шезлонгов, – и заповедником Баухауза,немецкого архитектурного стиля первой половиныпрошлого века, репродуцированного евреями,бежавшими от немцев, он сохранилсяблагодаря тому, что тут не было бомбардировоксо стороны англичан и союзников,в отличие от Германии.На бывшей центральной площадипримерно на равном расстоянии от фонтанабыли мэрия и резиденция национального поэта.Сейчас это выглядит как декорация к мюзиклуо столице небольшой провинции где-тов Центральной или Восточной Европе(Румыния? Польша? Украина?) сто лет назад.Там почтенный местный поэт и легендарныйгородской голова каждое утро приветственноподнимают чашечки душистого кофе, завидевдруг друга: один с террасы своего особнякаиз бетона (новомодный строительный материал),другой – из окошка мэрии, построенной какгостиница, но оказавшейся мэрией, что в принципеничего не изменило: здание населялитакие же туристы в своем времени,коммивояжеры и администраторынационального освобождения.Хотя вряд ли мы «читаем» прошлоеи его жителей – лучше, чем они нас, гостейиз будущего, и чем любая эпоха – другую эпоху,отцы – детей, дети – отцов, отцы детей – детейсвоих отцов, и новые приезжие – репатриантовстолетней давности, построившихумышленный город, кишащий жизнью,Развалины-Весны[13], весна развалин —
День независимости
На балконах развевается белье иразвешаны национальные флаги. Всеверно: белье – символ семьи, родина —вариант семьи: те же любовь-ненависть,общее – враг личного…Семейные трусы и Звезда Давидаразвеваются под ветром междукрасной землей и солнцем, смущаяпрямой телесностью, раздражаяэксгибиционизмом, присущим любойсимволике, задевая и восхищаясамодостаточностью.
