проникались симпатией и сочувствием к барину-инвалиду. Более 4-00 песен он записал от Марии Васильевны Котковичовны из местечка Чашники, которую называет «знахаркой своего дела», женщины весьма колоритной, в коей знание народной жизни сочеталось с самодовольством и шляхетской спесью.
Сборник «Белорусские народные песни, с относящимися к ним обрядами, обычаями, суевериями, с приложением словаря и грамматических примечаний» увидел свет в 1874 году в «Записках Географического общества». Помещенные здесь юоб произведений фольклора размещены, как обычно у Шейна, по «биографически-календарному» принципу. Такая система имела назначение раскрыть «общую картину» бытовой жизни белорусского крестьянина, «круготочение» которой составитель попытался проследить на песнях лирико-обрядовых – от колыбельных до похоронных. Наш герой впервые дал в руки исследователю обильное число белорусских песен – крестинных, колыбельных, детских и особенно трудовых (толочанских и жнивных). Он снабдил сборник и толковым научным аппаратом, что усиливало его достоинства. По свидетельству академика Е.Ф. Карского, «Белорусские народные песни» превзошли своими качествами все, что было создано до этого в белорусской этнографии на русском и польском языках. «Наиболее обширным сборником белорусской народной поэзии, исполненным без вычур» назвал труд Шейна историк литературы А.Н. Пыпин. А академик Л.Н. Майков характеризует сборник как «благообразный и занимательный». Русское географическое общество наградило Павла Васильевича малой золотой медалью. А по рекомендации академика О.Ф.Миллера, отметившего необычайную добросовестность, скрупулезность и скромность собирателя, Академия наук присудила ему Уваровскую премию…
Однако приходится признать, «учителем милостью Божьей» он не был и не оставил о себе как о преподавателе светлой памяти. Так, В.К. Стукалич, учившийся у него до 1873 года, говорит о нем как об «очень неважном педагоге», любившем нудно и подолгу «распекать» класс и изливать перед ним свои «далеко не всегда верные и справедливые нарекания».
Следует, однако, признать, что характер у Павла Васильевича, каким он предстает в сохранившихся письмах и документах, был взрывной, неуживчивый и конфликтный. В учебных заведениях, где ему довелось работать, вспыхивали постоянные ссоры, и долго на одном месте Шейн не задерживался. Уволенный по жалобам гимназистов из Витебска, он преподает немецкий язык в прогимназии г. Шуя (1873-1874 гг.), затем работает учителем русского языка и словесности в реальных училищах г. Зарайска (1874 – май 1875 г.) и г. Калуги (1876-1881 гг.). Неприязнь к Шейну педагогического коллектива, как видно, была вызвана его угодничеством перед начальством, покровительственным к нему отношением со стороны инспектора Московского учебного округа А.Г. Семеновича, а также его крайне правыми политическими взглядами и установками.
На них стоит остановиться подробнее. Уже в письме к орловскому губернатору (и видному библиографу и историку литературы) М.Н. Лонгинову 26 января 1872 года Шейн заявляет о своей «политической благонадежности». А в многочисленных письмах А.Г. Семеновичу он строчит на своих коллег- учителей настоящий политический донос, называя их «крамольниками, нигилистами, разрушителями начал школьной дисциплины, доброй гражданской нравственности». «До Бога высоко, до царя (и начальства) далеко, – докладывает высокому чиновнику Павел Васильевич, – и всякого, кто по долгу совести и присяги рискует раскрыть, где следует зловредность их принципов и действий, могущих гибельно повлиять на целые поколения, того они не обинуясь называют шпионом, клеймят его в обществе самыми нелестными кличками». При этом Шейн объявляет себя идейным сторонником Михайла Никифоровича Каткова (1817-1887), чья консервативно-оппозиционная ориентация по отношению к реформам Александра II общеизвестна. В издаваемых им «Московских ведомостях» Катков иронизировал над либералами и «всякого рода добродетельными демагогами и Каями Гракхами» и ликовал, что «пугнул эту сволочь высокий патриотический дух, которым мы обязаны польскому восстанию».
Кстати, в типографии Каткова печатались «Русские народные песни» Шейна. Любопытно отметить, что в Музее книги РГБ сохранился экземпляр этого издания с автографом Павла Васильевича: «Ольге Алексеевне Киреевой в знак душевного уважения от собирателя. Москва. Январь 3. 1860». Адресат дарителя – O.A. Новикова (урожденная Киреева) (1840-1925), выступавшая под псевдонимом Русская, публицист, представитель так называемого «патриотического консерватизма» и ревностная сторонница взглядов Каткова. «Ваш авторитет направляет мою деятельность и дает силу моим доводам», – писала она ему. «Патриотизм» O.A. Киреевой закономерно приведет ее впоследствии в Союз русского народа, деятельной активисткой которого она станет.
Нет сведений, поддерживал ли наш герой националистические устремления Каткова и его нападки в печати на инородцев, но Павел Васильевич неизменно говорит о нем с придыханием как об «истинном патриоте», который «указывает бесстрашно на корень всякой неурядицы у нас».
Ссылаясь на авторитет Каткова, Шейн просит А.Г. Семеновича наказать калужских педагогов, принять жесткие меры для наведения «порядка» в училище и ни в коем случае не оставлять «злоумышленников» на службе, если они «радикально не изменят свой образ мыслей и не отрекутся от своего катехизиса». И вот что примечательно – начальство рекомендациям Павла Васильевича неукоснительно следует: учителя Ф.Г. Смирнова срочно переводят в Тулу, а престарелого директора В.А. Дейлидовича принуждают немедленно уйти в отставку.
1860 – 70-е гг. ознаменованы в России борьбой иудеев за свои гражданские права и оживлением еврейской культурной жизни. Однако в творчестве Шейна мы не находим и следа интереса к подобным вопросам. В 1873 он году публикует свои «Дополнения и заметки к Толковому словарю Даля», где указывает, что в словарной статье на слово
