расстался всего сорок минут назад, были теперь бездыханны; в живых оставалось 40 процентов (соотношение для Уильямса недопустимое) – сам поденщик и его хорошенькая подружка, девочка, чью детскую невинность не успели еще потревожить ни страх за себя, ни скорбь о престарелых дедушке с бабушкой. Если те потеряны безвозвратно, то один друг (а преданность свою он докажет, если сумеет спасти девочку), к счастью, совсем близко. Но – увы! – еще ближе он к убийце. Сейчас, в данную минуту, он совершенно лишен присутствия духа и не способен ни на какое усилие: он обратился в ледяной столп, ибо перед ним, футах в тринадцати, простерты на полу… Служанку убийца застал стоящей на коленях: она натирала графитом каминную решетку. Покончив с этим поручением, она принялась за другое и стала заполнять очаг углем и растопкой, с тем чтобы разжечь огонь утром. По-видимому, она с головой ушла в свои труды – и в этот самый момент появился убийца; последовательность событий, возможно, была такая: ужасающий крик служанки, ее мольба Христу, показывал, что испугалась она именно в эту минуту; однако на самом деле это произошло на полторы-две минуты позже того, как с грохотом захлопнулась входная дверь. Следовательно, сигнал тревоги, своевременно побудивший юношу-мастерового в страхе вскочить с постели, обеими женщинами почему-то не был воспринят. Говорили, что миссис Уильямсон была туговата на ухо; относительно служанки высказывались различные предположения: усердно натирая решетку и низко склонившись под дымовой трубой, она вполне могла принять стук двери за шум с улицы или же счесть это проделкой расшалившихся озорников. И все же, каковы бы ни были объяснения, неоспорим один факт: до того, как воззвать к Христу, служанка не замечала ничего подозрительного и ничто не оторвало ее от работы. Отсюда явствует, что и миссис Уильямсон также ничем не была встревожена, иначе ее волнение передалось бы служанке, которая находилась с ней вместе в одной небольшой комнате. После того как убийца переступил порог, произошло, надо полагать, следующее: миссис Уильямсон, вероятно, не видела вошедшего, поскольку стояла спиной к двери. Ее-то, до того, как его увидели, Уильямс и сразил сокрушительным ударом по затылку: этот удар, нанесенный ломом, раздробил едва ли не половину черепа. Миссис Уильямсон упала; шум ее падения (все было делом одной минуты) привлек внимание служанки: вот тогда-то у нее и вырвался крик, достигший ушей юноши наверху; крикнуть во второй раз она не успела; убийца, взмахнув своим орудием, расколол ей череп с такой силой, что осколки врезались в мозг. Обе женщины были безнадежно мертвы – и продолжать душегубство попросту не имело смысла; к тому же убийца хорошо понимал опасность промедления; однако же, невзирая на спешку, он настолько страшился роковых для себя последствий, буде какая-то из жертв, очнувшись, даст против него обстоятельные показания, что твердо вознамерился исключить подобную возможность и немедля принялся перерезать обеим глотки. Описанная предыстория вполне согласовалась со сценой, представившейся теперь глазам поденщика. Миссис Уильямсон упала головой по направлению к двери; служанка, стоявшая на коленях, так и не успела разогнуться – и подставила голову ударам без сопротивления; после чего негодяю оставалось только откинуть ей голову назад, чтобы обнажить горло, – и все было кончено. Любопытно, что юный мастеровой, хотя и парализованный страхом и какое-то время готовый, под влиянием гипноза, добровольно шагнуть в львиную глотку, сумел заметить все самое существенное. Читатель должен представить его в тот момент, когда он наблюдал за тем, как убийца склонился над телом миссис Уильямсон, возобновив поиски важных для него ключей. Ситуация для преступника, вне сомнения, была тревожная: ему требовалось во что бы то ни стало поскорее раздобыть необходимые ключи; иначе вся эта чудовищная трагедия окажется разыгранной впустую: ужас публики возрастет беспредельно, десятикратно увеличатся предпринимаемые меры предосторожности, а это значительно осложнит его будущие игры. И даже ближайшие планы преступника могли сорваться: любая случайность грозила ему провалом. За выпивкой в таверну посылали обычно ветреных девчонок или детей: обнаружив дверь запертой, они беспечно продолжили бы поиски другого заведения, однако, случись оказаться на их месте рассудительному посланцу, закрытие таверны на целую четверть часа ранее обычного вызвало бы самые серьезные подозрения. Тотчас же забили бы тревогу – и развязка зависела бы только от удачливости злоумышленника. О поразительной непоследовательности преступника, в одних отношениях чрезвычайно, даже излишне предусмотрительного, а в других до крайности опрометчивого и безрассудного, свидетельствовал, в частности, такой факт: стоя среди трупов по колено в крови, Уильяме не знал наверняка, есть ли у него надежный путь к отступлению. Окна, как ему было известно, имелись и на заднем фасаде дома, однако куда именно они выходили – уточнить он не удосужился; из-за неспокойного соседства окна нижнего этажа могли быть и заколочены; окна наверху, вероятно, открывались, но прыгать из них было довольно рискованно. Из всего этого преступник сделал единственный практический вывод: поспешить с испытанием ключей и овладеть спрятанным сокровищем. Всецело поглощенный этой задачей, Уильямс сделался словно глух и слеп к окружающему – иначе он услышал бы прерывистое и громкое, как ему самому казалось, дыхание юноши, доносившееся с лестницы. Вновь склонившись над телом миссис Уильямсон с целью обшарить ее карманы более тщательно, убийца вытащил целую связку ключей, один из которых упал с громким звоном на пол. Именно тогда нечаянный соглядатай, из тайной своей засады, подметил, что изнутри широкая накидка Уильямса подбита шелком самого лучшего качества. Запомнил он и еще одну примету, ставшую впоследствии одной из главнейших опор для изобличения злодея: туфли Уильямса, совсем новехонькие – и купленные, надо думать, на деньги несчастного Марра, при каждом его движении издавали резкий скрип. Раздобыв новую связку ключей, убийца удалился в ту часть гостиной, где его не было видно. И только тут юношу-мастерового осенила наконец догадка о возможном пути к спасению. Сколько-то минут наверняка потребуется на то, чтобы перепробовать все ключи, подбирая нужный; затем убийца примется рыться в ящиках, если ключи подойдут; если же нет – взламывать замки силой. Итак, можно рассчитывать на короткий промежуток времени, пока убийца будет занят грабежом – и за звяканьем ключей не расслышит шороха на лестнице и скрипа ее ступеней. Юноша быстро исполнил свой план: взбежав обратно к себе в спальню, он придвинул кровать вплотную к двери в надежде, что это препятствие хотя бы ненадолго задержит неприятеля, а ему самому позволит в крайнем случае испробовать последний шанс – сделать отчаянный прыжок из окна. Со всей осторожностью переместив кровать, юноша разорвал простыни, наволочки и одеяла на широкие полосы, сплел из них веревки и соединил концы крепкими узлами. Но сразу же ему приходит в голову неприятное
Вы читаете Убийство как одно из изящных искусств
