и болячками, да так густо, что казалось, на нем нет живого мечта. Практически всё время, свободное от сна, пёс яростно чесался и скрёбся когтями, раздирая раны, которые издавали удушливую вонь. Другая старая собака, чьё имя я запамятовала (помню лишь, что по-китайски кличка означает «губы»), пахла не сильно лучше, ну а лидировал в этой троице вонючек пекинес Хэппи, практически слепой, глухой и еле таскавший лапы. Дядюшка исправно кормил и ласкал всех животных, но не проявлял интереса к их гигиене и здоровью, считая, что собаки в состоянии позаботиться о себе сами. К счастью, родители Зин, обеспокоившись состоянием Сенпая, купили в аптеке лечебный спрей, и под его воздействием раны стали потихоньку заживать.
В определённый момент мы почувствовали желание сделать для дядюшки что-то хорошее, но долго не могли придумать, что именно. Чуть позже подходящая возможность подвернулась сама собой. Паша собирался в город, чтобы купить зубную пасту, а также починить прохудившиеся кроссовки. А днем ранее он сделал фото, разложив на бетонных ступеньках листья хлебного дерева и рамбутана, дополнив композицию полной чайной чашечкой с дядюшкиного стола. Получившаяся фотография, как нам показалось, передавала атмосферу гостеприимного дома, и мы решили её распечатать и вручить главе семейства Чоу.
В городе Зин сначала завезла нас на рынок, где работал её знакомый китаец по фамилии Яп, уже много лет занимающийся починкой обуви. Обувных дел мастер — явление в современной Малайзии редкое, и в городе их было всего двое. Яп показал нам разные ботинки, уже подклеенные и прошитые его собственными руками, и обещал, что Пашиным кроссовкам не будет сносу. И даже попозировал немного для фото сначала с молотком, а потом с кроссовкой в руках, и при этом хитро улыбался. В помещении за его спиной китайский брадобрей намыливал шею очередному клиенту, стоя с опасной бритвой в руке. Оставив кроссовки в распоряжении обувного гения, мы отправились в магазин, а потом и в фотомастерскую. Вежливые мусульманки в цветастых платках тут же распечатали фотографию, к которой мы также приобрели красивую рамку. Вечером за ужином Зинаида сообщила дядюшке с тётушкой, что мы хотим вручить им подарок. Получив пакет, дядюшка распаковал его, выражая лицом полное ошеломление, и увиденный натюрморт поразил его в самое сердце. Дядюшка то поднимал фотографию вверх, то опускал, и всё время что-то громко кричал по-китайски, а потом даже встал на колени и три раза произнёс: «Ще ще!», что означало «Спасибо!», и в итоге осторожно водрузил рамку на семейный алтарь. Зинаида перевела, что он очень рад, и что никто раньше такого для него не делал, и это драгоценность, что не купишь за деньги. Чуть позже дядюшка сфотографировал наш подарок на свой телефон и показывал его каждому встреченному им человеку, громко выражая свой восторг. Такая реакция превосходила всё, что мы могли ожидать, и оставалось только радоваться, что удалось хоть немного отплатить дядюшке за его доброту.
Тётушка тоже осталась довольна подарком, хоть и не кричала и не галдела, а только улыбалась своей очаровательной полуулыбкой китайской Моны Лизы. По-английски она не говорила совсем, да и не пыталась. Если дядюшка знал несколько слов, позволяющих ему эффективнее творить добро в отношении иностранцев, то она просто была милой и недостаток общения компенсировала кулинарными талантами. За восемь дней, что мы находились в их доме, тётушка ни разу не повторилась, каждый день выставляя на стол новые и новые блюда. Готовила она просто превосходно, и мы с благодарностью принимали плоды её трудов, а после всегда мыли посуду. Ели, как принято у китайцев, рассевшись вокруг круглого стола. Каждому давали тарелку с горячим варёным рисом, а в центре стояли разные миски и плошки с едой, как варёной, так и жареной, и тушёной. Отдельно — мисочка с соевым соусом и ещё тарелочка с солёно-сушёной, вонючей и очень костлявой рыбой, без которой дядюшка, по словам Зин, не мог жить. Мы отведали эту рыбу лишь однажды, и то из вежливости, и были уверены, что китайцам стоит попробовать жирную астраханскую воблу, и тогда они не смогут есть свою рыбёшку без слез. Тётушка каждый день готовила то курицу, то свинину, то рыбу, и всё это в разных сочетаниях с овощами и травами. Особенно мне запомнился паровой омлет с листьями каффир-лайма, очень нежный и ароматный. Кости и прочие объедки было принято складывать прямо на стол. При этом все присутствующие, кроме дядюшки, ели ложкой и вилкой, а не палочками. В Малайзии большинство людей привыкло есть по-европейски, ну а дядюшка просто чтил свои китайские традиции и с палочками в руках выглядел очень органично.
Тётушка, единственная из всего семейства, была особой суеверной. Однажды я помогала ей сворачивать бумагу, тиснёную золотом и серебром, особым образом, чтобы получилось что-то вроде фантика. Китайцы покупают такую бумагу целыми пачками и используют для своих церемоний, а точнее просто сжигают. Есть поверье, что в загробном мире, где томятся духи предков, много жадных чиновников. Бумага символизирует деньги, которые посредством сжигания переправляются к умершим, чтобы те жили хорошо, подкупали кого надо и, главное, не беспокоили живых. Более продвинутый народ сжигает не только фантики, но и бумажные деньги, конечно, ненастоящие, и ещё массу всякого добра: мобильные телефоны, одежду и даже дома, и всё это тоже сделано из бумаги. Совместными усилиями мы свернули целых два мешка золотых и серебряных фантиков, чтобы тётушка могла как следует ублажить своих умерших родных.
Не только тётушка сворачивала фантики в ту пору. Вся китайская диаспора в городе готовилась праздновать на фестивале голодных духов. Китайцы верят, что в определённое время года духи умерших могут проникать в наш мир. В эту пору положено совершать различные ритуалы, чтобы эти голодные
