из этих орешков, расфасовывали в крошечные бутылочки с пипетками, настолько оно было дорогое. Совершенно не известные западному потребителю, орехи «пича» в Корее ценятся и за вкусовые качества, и за целебные свойства. Хотя мы до сих пор считаем, что если корейцам дать попробовать кедровые, это кардинально изменит их взгляд на то, каким должен быть настоящий орех. Сжевав несколько штучек из любопытства, в процессе лущения мы их даже и не ели, хотя могли. А вот корейцы, проходя мимо, то и дело таскали у нас из тазов очищенные орешки и совали себе в рот.
Основной продукцией цеха Сон Су являлось масло кунжута и периллы. Оба эти растения в Корее чрезвычайно популярны, а масло активно используется для готовки, хоть и понемногу, так как обладает сильным ароматом. Почти каждый день в цеху жарили семена кунжута или периллы в специальных шкафах, а потом гидравлический пресс выжимал из них масло. Капля за каплей оно стекало в металлический кувшин. Сон Су и его жена разливали готовый продукт по бутылкам и сразу отправляли их почтой либо везли в магазин. Мы помогали клеить этикетки и проставлять дату изготовления. В процессе было замечено, что корейцы в работе очень торопливы: они стараются делать всё как можно быстрее. Это стремление было бы похвальным, если бы в результате спешки не страдало качество. Не одну коробку пришлось распотрошить и перепаковать заново из-за ошибок, и думаю, что если бы Сон Су с женой так не спешили, с работой они управлялись бы быстрее. Позже мы выяснили, что в таком темпе трудятся многие корейцы, часто доводя себя до изнеможения, и сформулировали для себя их жизненное кредо: «Если не устал — значит не работал».
Кроме лущения орехов в цеху, была для нас и другая работа — сбор молодых побегов папоротника в поле. Корейцы называют эти упругие стебли «косари» с ударением на второй слог, и используют их для приготовления разных блюд, предварительно высушив. Поле принадлежало пожилому корейцу, другу Сон Су, который жил неподалёку в маленьком традиционном доме из дерева и красной глины. Когда мы приехали в первый раз, он угостил нас самодельным напитком из имбиря с мёдом. Собирать папоротник было нетрудно: ходи себе да срывай побеги. Корейцы делали это, согнувшись в три погибели, ну а мы старались не нагружать поясницу и больше приседали на корточки. Поэтому уставали больше, но зато после работы не болела спина. Сон Су в сборе участвовал редко, и обычно мы ездили к старику с его женой и её подругой. Кореянки папоротника собирали больше нас, так как по своему обыкновению страшно торопились. Угнаться за ними было совершенно невозможно, да мы и не старались, а просто получали удовольствие от работы на природе. Поле находилось в предгорье, и воздух был удивительно свежим и чистым. Дойдя до леса, я случайно вспугнула фазана, который с истошным криком улетел и сразу затерялся среди деревьев.
Иногда после сбора папоротника нас везли не домой, а в буддийский храм, где у подруги жены Сон Су были знакомые. Сначала мы обедали в трапезной — конечно, рисом и соленьями, а после пили чай с настоятелем. Это был мужчина немолодой, очень спокойный. Он довольно бегло говорил по-английски. Узнав, что мы однажды жили в буддийском монастыре в Таиланде, монах пригласил нас в один из самых крупных храмов в Корее, где иностранцам за немалые деньги предлагалось попробовать себя в монашеской жизни, конечно, скорее ради развлечения. Указав ему на то, что подобные программы предназначены для богатых туристов, мы посетовали на дороговизну, и настоятель уточнил: «Если вы любите работать, можете оставаться бесплатно». Но по большей части мы молчали и пили чай, а монах рассказывал что-то по-корейски размеренным тоном, вздыхая и качая головой. Иногда из его уст вырывалась благородная отрыжка. В храме и его окрестностях царила тишина, нарушаемая лишь пением птиц. Когда Паша, наткнувшись на кухне на какой-то небольшой гонг, со свойственным ему любопытством музыканта начал было в него колотить, ему ласково погрозили пальцем: «Не шуми!».
Старик, хозяин папоротникового поля, как-то раз пригласил Сон Су и нас заодно на ужин. Имя его мы так и не узнали, так как в Корее обращаться друг к другу по имени могут только самые близкие, а всем остальным согласно этикету положено использовать специальные слова. Паше полагалось называть почтенного корейца «хённим», а мне — «оппа». И то, и другое, значит «старший брат» и используется в качестве обращения к знакомому мужчине старшего возраста, только первое слово употребляют мужчины, а второе — женщины. На ужин оппа приготовил наш любимый суп из целого цыплёнка с кореньями и рисом, и мы вчетвером умяли его за милую душу, а потом долго сидели за столом и болтали. Сон Су и его товарищ активно выпивали и к концу вечера совсем раскраснелись и развеселились. В кромешной тьме леса то и дело вспыхивали и гасли огни светлячков. Приехала жена Сон Су и привезла на десерт дыню, но скоро распрощалась и отправилась по своим делам. Везти пьяного фермера домой пришлось Паше, чьи автомобильные права к тому времени уже были просрочены. Тепло простившись со стариком, мы доехали до дома и тихонько пробрались в свою комнату на втором этаже, чтобы не будить родителей.
В другой раз Сон Су предложил нам посмотреть, как он будет заниматься корейскими традиционными танцами. Звучало это интригующе, и мы с радостью согласились. Вечером он отвёз нас в город и припарковался на стоянке университета, в кампусе которого проходили занятия. В просторном зале уже собралось человек семь корейцев, одетых как попало. Каждый из них щеголял шляпой, напоминающей тореадорскую, при этом голова была предварительно обмотана платком, чтобы убор сидел более плотно. Шляпы имели важную отличительную особенность: у каждой к вершине тульи был приделан прозрачный пластиковый прут на шарнире, а к нему — бумажная лента длиной метра два. Кручение головой приводило к тому, что прут тоже начинал вращаться, а лента при этом выписывала круги и восьмёрки. Когда корейцы начали прыгать и скакать по залу, вращая головами, мне пришлось зажать рот руками, чтобы не засмеяться в голос: настолько это было потешно. К счастью, на нас никто не обращал особого внимания.
Сон Су с абсолютно серьёзным выражением лица встал перед зеркалом и укрепил на своей голове шляпу, а потом отошёл в угол и принялся крутить
