Он сердито заметил:
– Я не виноват, что какой-то доносчик три часа кряду сидел возле дверного глазка. Я тщательно огляделся, я
– Я не сказала, Отто, что ты был неосторожен. Я сказала, что тебе изменила удача. Ты не виноват.
Он опять заговаривает о другом:
– Слушай, а куда ты дела вторую-то открытку? Под одеждой спрятала?
– Нет, не могла, ведь кругом столько народу. Я, Отто, бросила ее с перепугу в почтовый ящик на Ноллендорфплац.
– В почтовый ящик? Очень хорошо. Молодчина, Анна. В ближайшие недели мы повсюду, куда ни попадем, будем бросать открытки в почтовые ящики, чтобы эта не привлекла внимания. Почтовые ящики… вообще неплохая мысль, на почте тоже не одни нацисты сидят. Да и риск меньше.
– Пожалуйста, Отто, позволь теперь мне разносить открытки, – снова попросила она.
– Не думай, мать, что я совершил ошибку, которой ты сумела бы избежать. Это как раз те самые случайности, каких я всегда опасался, ведь от них никакая осторожность не спасет, потому что предусмотреть их невозможно. Чем можно застраховаться от шпика, который три часа сидит у дверного глазка? Или станет вдруг плохо, упадешь и сломаешь ногу, а тут тебя тотчас обыщут и найдут такую вот открытку! Нет, Анна, от случайностей защиты нет!
– Мне бы стало намного спокойнее, если б ты поручил распространение мне! – опять начала она.
– Я не говорю «нет», Анна. Сказать по правде, я вдруг потерял уверенность. Мне кажется, будто я постоянно смотрю именно туда, где противника нет. И будто враги совсем рядом, повсюду, а я их не вижу.
– Это нервы, Отто. Все продолжается так давно. Если б хоть на неделю-другую сделать перерыв! Но ты прав, нельзя. Так что теперь открытки буду разносить я.
– Да я не против. Разноси! Я не боюсь, но ты права, нервы у меня шалят. И виной тому случайности, которые я никогда не принимал в расчет. Думал, достаточно делать все аккуратно. А оказывается, недостаточно, нужна еще и удача, Анна. Она долго была с нами, а теперь вроде слегка отвернулась…
– На этот раз опять обошлось, – успокоила она. – Ничего не случилось.
– Но у них есть наш адрес, в любую минуту они могут взять нас в оборот! Черт бы побрал родственные связи, я всегда говорил, ничего хорошего от них не жди.
– Зря ты так, Отто. Ульрих-то Хефке чем виноват?
– Ясное дело, ничем! Разве я его виню? Но если б не он, мы бы в том районе не очутились. Нельзя привязываться к людям, Анна. Привязанность только все усложняет. Мы теперь под подозрением.
– Будь мы вправду под подозрением, они бы нас не отпустили, Отто!
– Чернила! – Внезапно он замер как вкопанный. – Чернила еще здесь, в квартире! Те, какими я писал ту открытку, они еще здесь, в пузырьке!
Он сбегал за пузырьком, вылил чернила в раковину. Потом надел пальто.
– Ты куда, Отто?
– Пузырек надо вынести из дома! Завтра купим других чернил. Ты пока сожги ручку, а главное, оставшиеся открытки и почтовую бумагу. Все надо сжечь! Проверь все ящики! В доме ничего быть не должно!
– Отто, мы же не под подозрением! С этим можно не спешить, время терпит!
– Нет, не терпит! Делай, как я сказал! Все проверить, все сжечь!
Квангель вышел.
Вернулся он уже поспокойнее.
– Я бросил пузырек в парке Фридрихсхайн. Ты все сожгла?
– Да!
– Правда все? Все просмотрела и все сожгла?
– Я же сказала, Отто.
– Ладно, не сердись, Анна! Странно, у меня опять такое чувство, будто я не вижу, где сидит враг. Будто я что-то забыл!
Он провел ладонью по лбу, задумчиво посмотрел на жену.
– Успокойся, Отто, ты наверняка ничего не забыл. В квартире ничего такого больше нет.
– А пальцы у меня не в чернилах? Понимаешь, на мне не должно быть ни пятнышка чернил, раз в доме теперь нет чернил.
Они проверили и в самом деле обнаружили чернильное пятнышко на правом указательном пальце. Анна оттерла его рукой.
– Вот видишь, я же сказал, всегда что-нибудь да найдешь! Это и есть враги, которых я не вижу. Наверно, именно это незамеченное чернильное пятнышко как раз меня и мучило!
– Его больше нет, Отто, теперь тебе не о чем беспокоиться!
– Слава богу! Пойми, Анна, я не боюсь, но совсем не хочу, чтобы нас обнаружили слишком рано. Я хочу продолжать работу, и как можно дольше. Если