нибудь неуклюжую отговорку, получал порцию ругани (но к ней он давно привык, пропускал мимо ушей), несколько часов торчал за станком и шел домой, где его снова встречали бранью: для чего в доме мужик, когда он целый день в отлучке? Ради жалких нескольких марок! Их наверняка можно и более легким способом заработать! Нет, если нельзя без работы, лучше бы остаться в тесной гостиничной каморке – бабы и работа несоединимы. Исключение составляет только одна – Эва, и Энно Клуге конечно же опять попробовал прибиться к жене, к почтальонше. Но узнал от Геш, что Эва в отъезде. Геш получила от нее письмо, она где-то под Руппином, у родни. Само собой, ключи от квартиры у нее, у Геш, но она и не подумает отдавать их Энно Клуге. Кто регулярно присылает квартплату – он или его жена? Стало быть, и квартира принадлежит ей, а не ему! По его милости она, Геш, уже наделала делов, так что в квартиру нипочем его не пустит.
Кстати, коли ему непременно охота что-нибудь сделать для жены, так сходил бы на почту. Они уже несколько раз посылали за госпожой Клуге, а намедни повестка пришла в какой-то партийный суд; Геш попросту отправила ее обратно, с пометкой «адресат выбыл в неизвестном направлении». Но с почтой он вполне мог бы разобраться. Жене его там наверняка кое-что причитается.
Это «причитается» его зацепило; в конце концов, по документам он ей законный муж, и что причитается Эве, причитается и ему. Но, как выяснилось, пошел он туда совершенно напрасно, на почте его крепко прищучили. Эва что-то там наворотила с партией, и они на нее взъелись! Поэтому он уже не спешил отрекомендоваться как законный муж, наоборот, изо всех сил доказывал, что давно живет отдельно и об жениных делах понятия не имеет.
В конце концов его отпустили. Что вытянешь из мусорного мужичонки, который чуть что готов разрыдаться и дрожит от малейшего окрика? В общем, дали ему уйти, мол, скатертью дорожка, но, если увидит жену, пускай немедля пошлет ее сюда, в контору. А еще лучше, пускай сообщит им, где она проживает, а дальше они и сами справятся.
На обратном пути к Лотте Энно Клуге снова ухмылялся. Стало быть, праведница Эва тоже угодила в переделку, смылась в Руппин к родне и носу в Берлин показать не смеет! Энно, конечно, не такой дурак, чтобы сообщать почтарям, куда уехала Эва; на это ему, как и Геш, хватило ума. Напоследок какая-никакая лазейка: если в Берлине у него окончательно не заладится, можно попытать счастья у Эвы, вдруг она его все ж таки примет. Постесняется, поди, перед родней коршуном на него налетать. Для Эвы пока что репутация и доброе имя – не пустой звук. А по причине Карлемановых подвигов она у него в руках и лучше помирится, чем допустит, чтобы он рассказал про них ее родне.
Последняя лазейка, если все вконец не заладится. Но пока что у него есть Лотта. Она на самом деле ничего себе, только вот язык за зубами держать не умеет, он у нее как помело, а еще поганая привычка вечно водить на хату мужиков. Тогда Энно поневоле полночи, а то и всю ночь куковал на кухне – и с работой на другой день опять кранты.
С работой вообще не ладится, да и не наладится никогда, ясное дело. Но, может, война кончится скорее, чем думаешь, а до тех пор он кое-как продержится. И мало-помалу он опять взялся за старое – отлынивать да прогуливать. Завидев его, мастер тотчас побагровел от злости. Затем последовала вторая взбучка, от руководства, но на сей раз подействовала она ненадолго. Энно Клуге ведь тоже не слепой, видит, что тут за игры, им нужны рабочие руки, так легко его не уволят!
Очень скоро он прогулял три дня кряду. Познакомился с очаровательной вдовушкой, не первой молодости, довольно потрепанной, но решительно получше его прежних бабенок. Ведь она владела процветающим зоомагазином поблизости от Кёнигстор! Торговала птичками, рыбками, собаками, кормом, ошейниками, кошачьим песком, собачьим печеньем и мучными червями. Были у нее и черепахи, и древесные лягушки, и саламандры, и кошки… Магазин впрямь приносил кое-какие барыши, а хозяйка была женщина дельная, настоящая коммерсантка.
Он представился ей вдовцом, внушил, что Энно – его фамилия, так что звала она его Хансиком. Женщина явно давала ему шанс: за три прогулянных дня, помогая в магазине, он успел это заметить. Мужичок, которому всего-то и нужно немного ласки, вполне ей подходит. В ее годы женщины уже побаиваются, что на старости лет не найдут себе мужа. Конечно, она захочет оформить отношения, но тут уж он что-нибудь придумает. В конце концов, теперь проводят военные бракосочетания, когда документы проверяют не слишком тщательно, а Эвы опасаться незачем. Она будет только рада навсегда от него отделаться и язык распускать не станет!
И ему вдруг загорелось перво-наперво раз и навсегда покончить с фабрикой. Все равно ведь придется изображать больного, раз он без уважительной причины не появлялся там целых три дня. Стало быть, надо захворать по-настоящему! А за время болезни он и дельце с вдовой Хетой Хеберле обтяпает. У Лотты ему уже вконец осточертело; сколько можно терпеть всю эту безалаберщину, Лоттину болтовню, ее мужиков, а особенно ее нежности, когда она навеселе. Нет, через три-четыре недели он женится и заживет по-людски! И врач ему в этом поможет.
Вызвали номер двадцать четыре, стало быть, Энно ждать своей очереди еще минимум полчаса. Совершенно машинально он перешагивает через множество чужих ног и опять стоит в коридоре. Докторская помощница наверняка разорется, но все-таки он выкурит в уборной еще одну сигаретку. Ему везет, до туалета он добирается незамеченным, но после первых же затяжек эта змеюка сызнова ломится в дверь.
– Вы опять в туалете! Опять курите! – кричит она. – Я точно знаю, это вы! Живо выходите, или мне позвать господина доктора?
Как она кричит, как противно кричит! Лучше сразу уступить, он всегда предпочитает уступить, а не ерепениться. Она гонит его в приемную, и он покорно идет, ни слова не говорит в оправдание. Вновь прислоняется к стене, ждет своей очереди. Кобра-то сейчас наверняка доктору наябедничает!
Загнав коротышку Энно Клуге на место, помощница возвращается в коридор. Проучила она этого фрукта!
И тут она замечает на полу открытку, на некотором расстоянии от почтовой щели. Пять минут назад, когда она впускала последнего пациента, открытки
