грудь, и он весь осунулся. Если бы не веревки, то он упал бы на пол. До нас едва донеслись сказанные им с глубоким вздохом слова:
– Разве белые люди – злые духи? Или на земле нет больше ни правды, ни справедливости?
– Нисколько, друг! – весело ответил Хосе. – Мы добрые парни, но по нынешним временам трудно жить… Что же касается правды и справедливости, то и в этой стране есть законы, но они не относятся к некрещеным собакам-индейцам. Теперь в последний раз спрашиваю: отведешь ли ты нас туда, где золото, оставив дочь здесь заложницей?
– Никогда! Пусть лучше испытаем мы сто смертей, чем выдадим тайну нашего народа таким людям, как вы!
– Значит, у вас есть тайна? – воскликнул Хосе. – Отец, готов нож?
– Еще минуту, – ответил дон Педро, поворачивая лезвие на огне. – Дай подогреть немного.
Вот что мы видели и слышали.
– Нам пора вмешаться! – сказал сеньор, берясь за перила с намерением спрыгнуть вниз.
– Может быть, нижняя дверь открыта, – шепотом сказал я ему, удерживая за руку.
– Неужели вы хотите туда спуститься? – дрожащим голосом спросила Луиза.
– Разумеется! Мы должны помочь этим людям или умереть с ними! – ответил я.
– В таком случае, прощайте! Меня ожидает мучительная смерть, если меня увидят с вами, а у меня есть ребенок, для которого я должна жить. Будьте счастливы!
С этими словами она быстро исчезла в проходе, а мы без шума сошли по лестнице и действительно нашли дверь открытой. В это время Хосе подошел к Зибальбаю, держа в руке раскаленный кинжал:
– Смотри, красавица, как я буду крестить твоего отца в нашу христианскую веру. Я раскаленным лезвием начерчу на его лице знамение креста!
В это самое мгновение Молас схватил его сзади за руку и принудил бросить кинжал. Со своей стороны, я бросился к дону Педро и, обхватив его руками, сжал, как железным обручем, не давая ему сделать ни малейшего движения.
– При первом же слове вы будете немедленно убиты! – заявил им сеньор, поднимая оброненный доном Хосе кинжал и приставляя раскаленное лезвие к его груди. Послышался запах паленого сукна, и Хосе стал молить о пощаде:
– Вы джентльмен и англичанин, вы не можете, как мясник, зарезать беззащитного человека!
– А вы сами собирались прирезать нас, как быков, в нашей комнате! Молас, отпусти эту собаку, но если он попытается бежать, то всади ему нож поглубже. Хосе Морено, у вас есть нож на поясе, у меня тоже. Я не хочу вас убивать, но мы решим наше дело поединком, на этом месте и сию минуту!
– Сеньор, вы с ума сошли рисковать вашей жизнью подобным образом. Я собственноручно заколю этого негодяя!
– Они хотели убить нас, пусть умрут сами! – вставил Молас, но сеньор упорно твердил:
– Я буду драться на равных условиях!
– Хорошо! – ответил я и, обращаясь к Моласу, добавил: – Отпусти его, но держи нож наготове!
Хосе осмотрелся вокруг, надеясь бежать, но перед ним был кинжал сеньора, а сзади нож Моласа. Последовала странная сцена в странном свете луны и пламени фонаря, довольно ярко освещавших некоторые части часовни и оставлявших прочие в совершенной темноте. Странен был и сам поединок между представителями добра и зла. Первым стал нападать дон Хосе, стараясь нанести удар в голову, но, в свою очередь, сеньор Стрикленд, удачно увернувшись от грозившего удара, задел левую руку мексиканца, вырвав у него сильный крик боли. Тот стал отступать, пока не дошел до ступеней алтаря. Здесь ему поневоле пришлось остановиться и принять решительный бой. Я с напряженным вниманием следил за всеми перипетиями борьбы и с облегчением вздохнул, когда увидел, что моему другу удалось пронзить сердце своего врага и тот замертво упал к ногам индейской девушки, которую он так долго мучил. Здесь я должен сознаться в большой оплошности, которая наделала много бед и за которую я не перестаю себя винить. Я уже сказал, что крепко держал дона Педро, но по какой-то необъяснимой для меня причине, вероятно, под впечатлением радости от победы друга, я несколько ослабил свои руки, и мой пленник стремительно вырвался и побежал вглубь часовни. Я бросился за ним, но он уже успел достичь потаенной двери и захлопнул ее перед моим носом. В ней не было ни ручки, ни ключа, и мне не удалось ее открыть.
– Бегите! – крикнул я, бросаясь к алтарю. – Он вырвался и теперь вернется со всеми остальными.
Сеньор видел все, что произошло, и поспешно резал веревки, связывавшие обоих несчастных пленников. Я вскочил на престол – да простится мне мое прегрешение! – и с трудом, при помощи подсадившего меня Моласа, на руках подтянулся до окна, пролез через него и очутился по ту сторону часовни. Вслед за мной подсадили Зибальбая, которого я не без усилий протащил сквозь окно, – так он был слаб и измучен. Затем пробралась его дочь, потом сеньор и, наконец, Молас, так что через три минуты после бегства дона Педро мы все невредимыми стояли в саду около часовни.
– Куда же теперь? – спросил я, не зная, куда направиться.
Девушка внимательно и быстро осмотрелась вокруг и сказала:
– Идите за мной! Я знаю дорогу!
Мы быстро дошли до стены высотой с человека, за которой шла изгородь из кустов алоэ. Мы перелезли через стену и пробрались сквозь кусты, порвав одежду и поцарапавшись, так как иглы были очень острые. Так мы очутились на пашне, в открытом поле. Девушка – ее звали Майя – посмотрела на звезды
