которая при каждом дуновении влажного ветра будет колыхаться над нашими костями: такой конец ожидает и сам вельбот, и тех, кто, поверив мифам, вознамерился раскрыть сокровенные тайны природы.
Я словно бы слышал, как плещется вода, перекатывая наши кости, мой череп стукается о череп Мухаммеда, а его – о мой. И мне вдруг показалось, будто череп Мухаммеда поднялся на своих позвонках, уставился на меня пустыми глазницами и стал проклинать, разевая оскаленные челюсти: как смею я, собака-христианин, тревожить последний сон правоверного! Я открыл глаза, все еще дрожа от приснившегося мне кошмара, и в тот же миг понял, что это не сон, а явь: сквозь туманные сумерки на меня смотрели два больших сверкающих глаза. Я вскочил и закричал в смятении и ужасе; разбуженные криком, поднялись и мои спутники, они стояли, сонно пошатываясь, в таком же, как и я, сильном страхе. Сверкнула холодная сталь – и в мое горло уперся наконечник большого копья, чуть позади поблескивало еще множество копий.
– Молчи! – произнес голос на арабском – или другом родственном – языке. – Кто вы такие и зачем приплыли сюда? Отвечай, или ты умрешь! – Острая сталь вдавилась мне в горло, и по спине у меня пробежали мурашки.
– Мы путешественники и оказались здесь случайно, – ответил я, призвав на помощь все мое знание арабского языка; меня, очевидно, поняли, человек с копьем повернулся назад и спросил у высокой фигуры, которая виднелась на заднем плане:
– Убить их, отец?
– Какого цвета у них кожа? – спросил низкий голос.
– Белого цвета.
– Тогда не убивай. Четыре солнца тому назад я получил повеление от
– Иди! – сказал человек с копьем; он схватил меня за руку и потащил за собой, другие оказали подобную же добрую услугу моим спутникам.
На берегу собралось около пятидесяти человек. В сумерках я мог различить только, что они вооружены огромными копьями, все высокого роста, крепкого телосложения, сравнительно светлого цвета кожи и на них нет иной одежды, кроме леопардовых шкур на бедрах.
Ко мне подвели Лео и Джоба.
– Что происходит? – спросил Лео, протирая глаза.
– Ничего хорошего, сэр. Мы попали в заварушку, – воскликнул Джоб.
В тумане началась какая-то суматоха, и к нам подскочил Мухаммед, преследуемый высокой тенью с поднятым копьем.
– Аллах! Аллах! – вопил араб, чувствуя, что ему трудно надеяться на пощаду. – Спасите меня! Спасите!
– Отец, это черный, – сказал его преследователь. – Упоминала ли
– Нет, но не убивай его. Подойди ко мне, мой сын.
Человек, гнавшийся за Мухаммедом, подошел к высокой призрачной фигуре, которая стояла чуть поодаль. Нагнувшись, она что-то шепнула ему.
– Да-да, – произнес он с таким зловещим смешком, что у меня кровь застыла в жилах.
– А трое белых? – спросила высокая фигура.
– Они здесь.
– Тогда принесите то, что мы для них приготовили, и заберите все из этой штуки, которая плавает на воде.
Подбежало множество людей с носилками или, вернее сказать, паланкинами, каждый из которых несли по четыре носильщика, не считая двоих запасных. Нам показали жестами, чтобы мы уселись в паланкины.
– Вот и хорошо, – сказал Лео. – Какое счастье, что нашлись люди, готовые тащить нас на себе, после того как мы столько дней тащились сами!
Лео всегда придерживается оптимистической точки зрения.
Всякое неповиновение, естественно, исключалось, и вслед за другими я тоже уселся в паланкин, который оказался очень удобным. В качестве сиденья использовалась упругая волокнистая ткань, прикрепленная к шестам, для головы и шеи была хорошая опора.
Едва я расположился в паланкине, как носильщики завели какую-то тягучую песню и покачивающейся пружинящей походкой отправились в путь. С полчаса я лежал неподвижно, размышляя об удивительных перипетиях нашего путешествия; любопытно, поверили бы мне мои в высшей степени респектабельные друзья, эти ископаемые окаменелости, если бы я каким-нибудь чудом очутился за общим столом с ними и рассказал о наших приключениях? Я ничуть не хочу обидеть этих добрых ученых людей, называя их не очень, может быть, лестным словом, но мой опыт говорит, что даже в университете можно превратиться в окаменелость, если следовать одним и тем же путем. Я и сам бы стал окаменелостью, если бы запас моих идей так не обогатился в последнее время. Итак, я лежал и раздумывал, чем все это кончится, пока меня не сморил сон.
Проспал я часов семь-восемь – это был первый настоящий отдых, после того как дау пошла ко дну, ибо когда я проснулся, солнце стояло уже высоко в небе. Носильщики шагали быстро, проходя в час мили четыре. Сквозь полупрозрачные занавески, искусно прикрепленные к шестам, я, к своей бесконечной радости, увидел, что край вечных болот – позади, наш путь лежит через поросшую травой равнину к большому холму в виде чаши. Тот ли это самый холм, который мы видели с канала, я так до сих пор и не знаю, ибо получить такие сведения у здешних людей невозможно. Я посмотрел на носильщиков. Все они
