В плену желания

экипажи и все такое прочее, на что прежде никогда ничего не тратила. – Ее глаза наполнились слезами, но графиня продолжала: – Вот что мне сейчас пришло в голову: как я смогу жить без долгов, если никогда не жила так даже тогда, когда ни за что это не платила?

Ответить на такой вопрос было непросто. Кресси выпрямилась и поднялась на ноги. В глазах ее застыла задумчивость. Девушка молчала. Справедливость слов леди Денвилл задела ее за живое. Прежде мисс Крессида не задумывалась об этом. Впрочем, она достаточно хорошо знала свою крестную, чтобы понимать: даже самая щедрая вдовья часть наследства не сможет поддерживать тот уровень мотовства, к которому привыкла графиня. Обладая изрядной долей здравого смысла, Кресси также осознавала, что не имеет смысла надеяться на то, будто крестная сократит свои расходы.

Словно прочитав ее мысли, леди Денвилл промолвила:

– Бесполезно говорить мне, что следует экономить, так как я просто не умею этого делать. Всякий раз, когда в прошлом я старалась сэкономить, это впоследствии приводило только к еще более крупным расходам. Так вот, сестра мужа, в высшей степени неприятная женщина, ужасная скупердяйка, а это куда хуже любой расточительности… В присутствии записных скупердяев ты чувствуешь себя ужасно неудобно… Помню, она экономила на втором лакее и устраивала кошмарные званые обеды… В общем, она то и дело донимала меня своими советами насчет экономности. Благодаря ей я окончательно убедилась в том, что никогда не смогу стать рачительной хозяйкой. Не скрою, что почувствовала нешуточное облегчение, когда она отдала Богу душу. Она ни разу со мной не встретилась без того, чтобы не поинтересоваться ценой моего платья, а разузнав все, начинала рассказывать, где можно было бы заказать себе похожее в полцены. Знаю, мне следовало бы попробовать, но я не смогла себя заставить. Видишь ли, Кресси… Со времени моего первого выхода в свет меня считают самой красиво одетой женщиной в Лондоне. Всякий раз, когда я выезжаю на приемы, в гости, меня разглядывают, какое на мне платье, каким образом уложены волосы в прическу, а затем… подражают мне. Я была и до сих пор остаюсь законодательницей мод. Я не осмелюсь появиться на званом обеде одетая словно провинциалка. Не думай, что я тщеславна, по крайней мере, мне кажется, дело не в том… Ладно, я не могу тебе объяснить это. Боюсь, ты просто меня не поймешь, хотя всегда одеваешься весьма изысканно, дорогуша.

– Я вас понимаю, – ответила Кресси. – Я бы и сама не согласилась, чтобы вам пришлось выглядеть хоть немного менее элегантно, чем сейчас. Уверена, Эвелин и Кит думают так же. Крестная! Вам не следует никуда переезжать. Даже если у вас будет достаточно денег для того, чтобы позволить себе это, на новом месте, уверяю вас, вам не понравится. Подумайте, как сильно вам будет недоставать джентльмена, который оказывал бы вам галантные знаки внимания и сопровождал на различные приемы.

– Ну, этого не произойдет, – искренне выразила свою точку зрения ее светлость. – Вокруг меня всегда будет увиваться куча джентльменов. Без сопровождающих я, по крайней мере, не останусь.

– Но у вас не будет хозяина дома, что весьма затрудняет устроительство собственных званых увеселений, – возразила Кресси.

– И то верно, – согласилась леди Денвилл. – Это самое ужасное во вдовьей судьбе… Однако во всем остальном быть вдовой не так уж плохо. На самом деле быть вдовой намного приятнее, чем быть женой… для меня, дорогая, но отнюдь не для тебя… – поспешно добавила она последнюю фразу.

Графиня умолкла, премило улыбаясь. Внезапно улыбка на ее губах увяла. Теперь леди Денвилл показалась Кресси постаревшей и усталой.

– Я забываюсь… – молвила ее светлость. – Видишь, все безнадежно… – Две большие слезинки затрепетали на кончиках ее ресниц. Сорвавшись, они скатились по щекам. – Я была плохой матерью, – грустно сказала она, – но я так сильно люблю их обоих.

Кресси рассмеялась.

– Крестная! Извините меня, ради бога, однако это полнейшая чепуха! Ведь и сыновья в вас души не чают.

Леди Денвилл осторожно вытерла слезы.

– Я знаю, они меня любят, однако не понимаю, за что. Я, конечно, не разрушила жизнь Кита, но когда сегодня увидела Эвелина, то поняла, что за никчемная из меня мать.

– Он так не считает.

– Конечно, не считает, дорогая, однако Эвелин попросил у меня прощения за то, что я оказалась в таком затруднительном положении, за то, что ничем не может мне помочь. Его слова почти разбили мне сердце. Я ведь знаю: не будь у меня таких ужасных долгов, он мог бы хоть завтра взять себе в жены Пейшенс. Я умоляла его не думать обо мне, но, хоть он и подшучивал над сложившейся ситуацией, я-то прекрасно поняла, что о моих долгах он не забудет. Еще долгие годы он не сможет обвенчаться с той девушкой, если вообще сможет… Было бы глупо предполагать, что его дядюшка Брамби одобрит этот неравный брак. А затем он постарался меня приободрить, сказал, что моей вины в случившемся нет, что отцу следовало больше ему доверять, а не считать излишне ветреным… Этого я уже не могла вынести, Кресси. Только когда Эвелин увидел, насколько я огорчилась, он начал утешать меня, весьма мило, как умеет. Сказал, что и он, и я сейчас находимся в меланхолическом настроении, однако дела не так уж плохи, как может показаться. В настоящее время не в его власти оплатить все мои долги, но он, по крайней мере, сможет провести переговоры с кредиторами и все такое прочее. Короче говоря, нет никакого резона беспокоиться. Ну… я понимаю, что глупо с моей стороны уверовать в это… но, когда Эвелин принялся меня убеждать… Он, если захочет, может быть весьма жизнерадостным и убедительным. Невозможно было с ним не согласиться… Я на самом деле поверила сыну, поверила, будто что-то можно сделать, будто мои кредиторы удовлетворятся тем, что им заплатят, когда Эвелину исполнится тридцать лет. От сына я ушла в довольно приподнятом настроении. А затем привезли почту и с ней это гадкое письмо… – Графиня вновь расплакалась и принялась прикладывать платочек к глазам. – Мистер… Не важно, как его зовут. Ты его все равно не знаешь. Он ссудил мне весьма