было так много, что я не смогла сосчитать. Мне следовало бы относиться к этому как к приятному воспоминанию, но почему-то хочется плакать… Однако плакать я, разумеется, не стану, – добавила она, с озорством сверкнув глазами. – Нет ничего более утомительного, чем женщина, то и дело заливающаяся слезами. Я никогда не впадаю в излишнюю сентиментальность.
– Никогда, – засвидетельствовал сэр Бонами, поднося ее ручку к своим губам.
– Ладно… Надеюсь, во время Страшного суда это запишут в мою пользу… Пожалуй, так наверняка и будет, ибо мою жизнь счастливой никак не назовешь. Не пристало плохо отзываться о покойниках. Я понимаю, что бедный Денвилл вытерпел столько же, сколько и я… ну,
– Бедняжка! – взволнованно воскликнул сэр Бонами. – Если бы вы отдали предпочтение мне, уверяю вас, ваша жизнь сложилась бы куда счастливее!
В глазах женщины запрыгали озорные чертики.
– Не исключено, что, став вашей супругой, я бы раздражала вас не меньше, чем моего графа. Подумайте о том, что мне не хватает
Сэр Бонами резко взмахнул рукой.
– Что за ерунда! Ваши долги! Ну и что? Миндальный орешек для попугая! Разрешите мне уладить это ваше дельце. Сколько раз говорил я вам, что могу позволить больше сумасбродных трат, чем все, на которые вы пускались за эти годы, моя красавица! И не думайте, будто бы я бахвалюсь, словно какой- нибудь разбогатевший лавочник либо куриный набоб.[60] Я вообще не набоб. И состояние свое унаследовал. Его размеры не известны мне доподлинно, впрочем, это и не важно. Даже вы при всем желании не смогли бы истратить и половины тех денег.
– Боже милосердный! Бонами! Вы и впрямь, должно быть, весьма состоятельный джентльмен, – заметила его спутница.
– Да, – без ложной скромности подтвердил сэр Бонами. – Самый богатый человек в королевстве, ибо, как мне кажется, я все же имею больше денег, чем Золотой Шар. Не скажу, впрочем, что данное обстоятельство принесло мне много счастья. Я вполне согласился бы променять свое богатство на умеренный достаток, поскольку мне не на кого тратить деньги, Амабель. Они не помогли мне завоевать то единственное, ради чего стоило бы жить. Впрочем, вы вполне можете заявить, что это не имеет никакого существенного значения…
Леди Денвилл не собиралась оспаривать его заявление, так как прекрасно знала о том, что сэр Бонами владеет, помимо особняка на площади Гросвенор в Лондоне, домами в Брайтоне, Ньюмаркете, Йорке и Бате. В последний, вышедший из моды курорт немолодой уже джентльмен изредка ездил, когда чувствовал, что пришло время поправить здоровье. Кроме прочего, у сэра Бонами насчитывалось несколько конюшен с первостатейными лошадьми, расположенных неподалеку от пяти основных почтовых трактов страны. В игральном клубе у Вотье и в Оутлендсе, резиденции своего расточительного друга герцога Йоркского, сэр Бонами делал умопомрачительно высокие ставки.
Между тем, когда графиня ответила, ее губы предательски дрогнули, а голос прозвучал немного приглушенно:
– Не стану… Как же все это грустно, мой друг… Как пуста была ваша жизнь… Как вам, должно быть, одиноко…
– Да, – не стал возражать сэр Бонами, впервые за много лет осознавший, что его жизнь и впрямь пуста и одинока.
Джентльмен вновь взял руку леди Денвилл и, сжав ее своей теплой и слегка влажной ладонью, серьезно промолвил:
– Единственная польза от моего богатства, дорогая, заключается в том, что я могу тратить его на вас. Вам надо только сказать, и все будет исполнено… Позвольте снять с ваших хрупких плеч бремя долгов. Позвольте…
– Бонами! – перебила собеседника леди Денвилл. Взглянув на него своими прекрасными глазами, она спросила: – После стольких лет вы просите меня выйти за вас замуж?
Наступила долгая пауза. Округлившиеся глаза сэра Бонами взирали на миледи сверху вниз. Они никогда не отличались выразительностью, но сейчас казались еще более пустыми, чем обычно. Его обвислые, прежде пылавшие румянцем щеки заметно побледнели. Двадцать шесть лет тому назад сэр Бонами делал ей предложение. На протяжении всего замужества Амабель он был ее постоянным и преданным
