философском понимании, а здесь и сейчас. Не рабочий должен стараться заслужить признание интеллектуала, демонстрируя раз за разом свою политкорректность, а сам интеллектуал должен будет вернуть себе хотя бы уважение, если не доверие, рабочего, открыто и публично пожертвовав политкорректным дискурсом ради борьбы за практические, понятные и одобряемые большинством пере
мены.
Первоначальное вступление в политику масс, подвергшихся систематическому и последовательному деклассированию, невозможно ни в какой иной форме, кроме популизма. Любая попытка избежать популизма на левом фланге не только равнозначна отказу от массовой политики и в конечном счете отказу от принципов демократии, но и означает, что население, несогласное с неолиберальной политикой, «передается в ведение» правому популизму, ибо никакого третьего варианта быть не может.
При этом так же очевидно и то, что сами протестующие массы не осмысливают свои действия и требования в категориях правого и левого, а лишь формулируют более или менее осознанные потребности и возражения против текущего положения дел. Зачастую само по себе высказывание, даже представляющееся участникам событий политическим, является внутренне противоречивым и откровенно путаным. «Левые» интеллектуалы, защищающие власть финансового капитала и либеральную элиту, не более адекватны, чем «правые» рабочие, против всего этого бунтующие. Отсюда вовсе не следует, будто понятия «правого» и «левого» как определяющие отношение к капиталистической системе и существующей социальной иерархии, утратили свой смысл. Но по отношению к дезорганизованной и фрагментированной реальности они являются лишь объективными аналитическими категориями, позволяющими выстраивать долгосрочные стратегии, а не формулировать однозначные текущие оценки.
Таким образом, первый вывод, который диктует сложившаяся к началу XXI в. политическая реальность, означает, что возрождение массовой демократической политики пройдет через подъем популизма, а реорганизация и успех левых будут зависеть от того, насколько они смогут с этими популистскими движениями работать, выстраивая внутри них собственную гегемонию. Этот путь лежит не через бесплодную критику масс и жалобы на противоречия реальной жизни, а через честную и откровенную дискуссию с людьми в рамках широкого фронта, выступающего за перемены.
Разумеется, борьба за гегемонию внутри популизма неизбежна. Но прежде чем вешать ярлыки, необходимо определиться с критериями. Правый популизм, враждебный демократии и пропагандирующий расизм, является не просто соперником в борьбе за влияние на массы, но и прямым противником. Однако левым придется честно ответить на вопрос, с чем они имеют дело в действительности: являются ли те или иные политики и лидеры в самом деле расистами и противниками демократии или либеральные элиты просто клеят им соответствующий ярлык для того, чтобы дискредитировать массовое движение. Настойчивость, с которой значительная часть левых публицистов повторяет и воспроизводит штампы буржуазной прессы, свидетельствует о том, что мы имеем дело не с заблуждением, а с последовательной политической линией, которая должна быть преодолена. Для того чтобы бороться за гегемонию в среде массового движения, левые сначала должны решительно избавиться от гегемонии либерализма в собственной среде.
Гегемония левых означает борьбу за четкое осознание массами их классовых интересов — прежде всего необходимости институциональных реформ по восстановлению и развитию социального государства, основанного на коллективном потреблении, полной занятости и дорогом труде. В рамках такой перспективы должны быть решительно отвергнуты всевозможные приманки буржуазной благотворительности вроде безусловного базового дохода Подобные идеи являются вполне органичной частью неолиберальной идеологии и представляют собой не новые достижения радикальной мысли, а лишь еще одно проявление либеральной гегемонии в левой среде, проекты классово-нейтральных псевдореформ, предлагающих населению стран Запада окончательно разорвать связь между благосостоянием и занятостью, ввести некий квазирыночный механизм социальной поддержки, дополняющий разрушение бесплатной медицины, образования, общественных служб и государственного сектора в сфере производства. А оплачивать подобные эксперименты обречены будут трудящиеся незападных стран.
В конечном счете цель левой гегемонии состоит в том, чтобы превратить неустойчивую и несознательную популистскую коалицию в исторический блок, сознающий свои цели и перспективы, имеющий четкие принципы, программу и рамки. Антонио Грамши, вводя термин «исторический блок», прекрасно понимал его внутреннюю неоднородность. По сути дела, задача политики в том и состоит, чтобы превратить «сложный, противоречивый, неоднородный комплекс» общественных групп и отношений в более или менее органичное целое[115]. Как подчеркивал итальянский мыслитель, даже если речь идет о силах, по сути своих интересов «сходных», они не могут слиться в единое целое «иначе как через целую серию компромиссов»[116].
Таким образом, в отличие от популистского движения, которое представляет собой собрание в значительной мере случайных групп и интересов, ситуативно объединенных реальной проблемой или общим врагом, исторический блок выстраивается сознательно, позволяя преобразовать коллективный опыт масс через критическую работу политиков и интеллектуалов. Однако историческая ситуация первой четверти XXI в. не оставляет нам иного пути, кроме как выстраивать исторический блок внутри стихийных популистских коалиций и целенаправленно выращивать, оформлять классовую политику и классовое сознание, работая внутри популистского движения, порожденного логикой экономического кризиса и распадом неолиберального порядка.
Это не значит, будто левые должны принимать и поддерживать каждого очередного популистского лидера только потому, что он получил массовую поддержку. Но это значит, что они должны четко отдавать себе отчет: без людей, составивших массовую опору популизма, невозможно организовать демократическое движение за перемены.
