Когда он шагнёт…

оружном,
Горя чешуею, еще до зари
По улице Жуже от лужи до лужи
Дозором проходят всегда 33!

Хрупкость

Мир так хрупок, и связи непрочны,
Чуть надавишь – расколется вмиг.
Балом правит король многоточий,
Оборвавшихся судеб и книг.

Ты гуляешь один спозаранку
По привычной тропе через сквер,
И встречаешь стальную болванку,
На которой написано «смерть».

Мальчик-срочник, солдат незнакомый,
Выполняя жестокий приказ,
По жилому кварталу живому
За фугасом пускает фугас.

И скрывая дрожащие руки,
Неуместную жалость и страх,
Жарко шепчет: «Подохните, суки!
Поскорее подохните, нах!»

И подарки его принимая,
Так уж выпал пасьянс бытия,
Ты поймешь: эта смерть – не чужая,
А на деле и вовсе – своя.

Приподнимет, уложит на спину,
А потом повернет на бочок,
В мягкий дерн, в первородную глину.
Баю-баюшки, спи, старичок.

И застынут навеки недвижно,
Словно вплавлены в клетку двора,
Листья кленов и желтая пижма,
И сосны золотая кора.

И высокие трубы заводов,
И текучий, неверный эфир,
И нездешней, и страшной свободой
На кусочки расколотый мир.

Обещание

Я страж одинокий печальных осенних
                                         лесов
За солнцем бегу незаметными тропами
                                         лисьими.
Оно ускользает, медово сочась между
                                         листьями,
И прячется в травах, венчаясь с холодной
                                         росой.

Я двигаюсь быстро, укрывшись тенями
                                   подножными
И волглым туманом от пристальных
                                взглядов людей.
Они не заметят и только легонько
                                поежатся,
И сыщут причину для храпа своих
                                лошадей.

Но странное чувство древнее кузнечного
                                  молота,
Огня и железа, мушкетного злого свинца
Наполнит их души предчувствием
                              смертного холода,
Остылыми пальцами сжав обезьяньи
                                  сердца.

И кони тогда понесут в тишину
                                полусветную
Внезапного страха людского прогорклую
                                                  вонь,
Лишь мальчик-прислужник с глазами
                                 зеленого цвета
Не двинется с места, ко лбу прилагая
                                 ладонь.

Что держит его? Тенета колдовства
                               заповедного?
Зачем он недвижен в янтарном закатном
                                огне?
Прельщение? Страх? Или клятва
                               родителя бедного,
В момент безысходности истово данная
                                                 мне?

Смешной человечек! На что мне твои
                                 обещания?
Когда вам обещан небесный, заоблачный
                                                  рай.
Я жертвы не трону, лишь только коснусь
                                 на прощание,
Над ухом склонюсь и тихонько
                     промолвлю: «Ступай…»

И двинется конь, оступаясь, кабаньими
                                         лужами,
Тряхнет головой и быстрее в распадок
                                         войдёт,
И звонко, и тщетно под ним, словно
                               клятвы ненужные,
Раскрошится в пыль ненадежный
                               октябрьский лёд.

Дымное пиво

В кружке пиво темно и дымно.
Ночь уключин, бортов и палуб,
И луна с желтизною дынной
В перекрестье мачтовых палок.

Свет неяркий огней причальных,
И цикады – на старых стенах,
Где, пятная камней песчаник,
Оседала людская пена.

И кричали они, кричали,
Обратив к небесам укоры.
И в ответ небеса молчали,
Но всегда отвечало море.

Что у каждого путь измерен,
И сверх меры нельзя ни пяди,
И накаты вплетало в берег,
Словно в косу седые пряди.

А потом, уходя с отливом,
Забывало слова пророчеств
И плескалось в бокале пивом
С дымным привкусом лунной ночи.

Бульвар

У стволов – непроглядная умбра теней,
Синий бархат небесного фрака.
И, наставив рога ятаганной луне,
Лист каштана на грудь опустился ко мне,
Пятипалый, как след волколака.
Парк так темен, так тягостно влажен
                                        и пуст,
А бульвар за оградой так ярок,
Видит Бог, я сегодня туда проберусь
Между строк. И бульвара испробую вкус
С ароматом антоновских яблок!
И пускай полицейский терзает свисток,
Пусть бежит расторопная стража.
Нынче ночью Земля совершает виток,
И осенний бульвар – точно цирк шапито,
Точно сцена на эллинской чаше.
Время дорого. Сладостью спелых плодов
Я скорее спешу насладиться.
Ведь стеклянные пальцы ночных холодов
Уже делят сюжеты на «после» и «до»,
Незаметно листая страницы.

Апрель

В моих перчатках прячется апрель,
Промозглый, неустойчивый, московский,
Где робкие весенние наброски
Сдувает ветер северных земель.

И снег обильно потчует поля,
Беременные тонкими