ИК: Десять лет, с 1988 по 1998, мне вообще не нужно было зарабатывать. Кормили песни. И я жил, как хотел. Год в Англии, год в Чехии… Можно было не задумываться, сколько ты тратишь на еду, питье, дорогу и так далее. А потом все поехало. Началось с распада коллектива и закончилось дефолтом. Кстати, распад изнутри был спровоцирован снаружи.
ЮР: Трудно представить, как можно развалить дееспособный коллектив, тем более с такой громкой славой, как у «Наутилуса Помпилиуса»…
ИК: В частности, через оккультизм. Это делали те же самые люди, которые интриговали с Сергеем Курехиным, по среде пересекались с Александром Дугиным и с Пелевиным. Сатанисты в погонах, которые искали механизмы, с помощью которых можно управлять молодежью. Все это происходило в Питере, куда как раз переехала вся группа, кроме меня.
ЮР: Так вы верите в заговоры?
ИК: Это не заговор. Я могу предъявить доказательства. Был такой Рокамболь, питерский художник-авангардист. У него была секта «Ключи дракона», куда он затягивал самых разных людей, начиная с Каспаряна и Цоя, заканчивая Славой Бутусовым. Я думаю, он и сейчас пользуется спросом…
ЮР: И вы поняли, что период «Наутилуса» закончился, и решили заняться переводами?
ИК: Да нет, я всем занимался параллельно. А вот то, что период «Наутилуса» закончился, понял по-настоящему только сейчас.
ЮР: Как вышло, что вас позвали возглавить серию в издательство «Иностранка»?
ИК: Ко мне очень хорошо относились некоторые люди, в частности, Леша Михеев (теперь он новый главный редактор журнала «Иностранная литература»). Без них я бы пропал. Вот и позвали.
ЮР: Существовали ли какие-то принципы при отборе произведений — или же вы руководствовались личными симпатиями?
ИК: На сегодня нет, по-моему, ни одного составителя серии, который бы выдерживал какие-то принципы. Ни Акунин в «Лекарстве от скуки», ни Керви в «Контркультуре», ни я в «За иллюминатором». Издатели все время пытаются что-то вставить, пристроить.
ЮР: Теперь вы главный редактор (или ментальный химик) издательства «Ультра. Культура». Это значит «сверхкультура»?
ИК: Нет, по ту сторону культуры. Точный перевод с латыни. Для меня культура — абсолютно отрицательное понятие. Это набор символических действий, возбуждающих чувства, но не призывающих к актам, такой эмоциональный онанизм. В момент, когда из искусства вынимают жало, оно превращается в развлечение, то есть становится культурой. А смысл настоящего искусства в том, что, восприняв его, ты не можешь завтра жить так, как вчера. Тотальная анархия, доведенная до предела, — это и есть подлинное содержание любого настоящего искусства. Полная ответственность личности за свои поступки, ее самодостаточность.
ЮР: Очевидно, это и есть программа вашего издательства?
ИК: Вроде того. Но издательство — это не творческая единица, скорее, портал, осуществляющий публикацию чужих идей. Мы, может быть, и хотели бы выполнять определенную программу, но авторы не выдерживают. У нас сложилась та редкая ситуация, когда издатели авангарднее подавляющего большинства авторов.
ЮР: А есть книги, которые вам кажутся удачей издательства?
ИК: Этого в принципе быть не может. Едва рукопись стала книгой, она уже мысль изреченная[5]. Только процесс бывает живым. А результат — это всегда гроб.
ЮР: Как вам показался Львов?
ИК: Я люблю ездить в Восточную Европу. Может быть, потому что мои предки приехали на Урал горными мастерами из Верхней Саксонии, еще при Екатерине Второй, учить Россию уму-разуму — наивные люди! Я, кстати, ездил в их родную деревню в Судетах, там тоже все лежит в разрухе, как и во Львове. А Львов — красивый город. Вот только население его совершенно не достойно!
ЮР: А книжный форум?
ИК: Было очень интересно. Давно наблюдаю за тем, как в постсоветском пространстве развиваются различные литературные процессы. Я не был на Украине лет десять, было интересно оказаться здесь после «оранжевой революции». У меня взяли девять интервью, и в каждом я говорил: не было у вас никакой революции! Просто шило на мыло поменяли — и все. Вот если бы Майдан не только Януковичу, но и Ющенко с Тимошенкой сказал: «Геть!» — и выбрал в президенты кого-то из народа, то это была бы революция. А так это была постмодернистская инсценировка — такая «симулюция».
ЮР: Ну а новая украинская литература — она есть, или это тоже симулякр?
ИК: Конечно, есть. Всегда и везде люди рождаются, страдают, думают и пишут.
