Против течения
ВП: Илья, вы в издательстве «Иностранка» были составителем серии «За иллюминатором», потом почему-то она исчезла…
ИК: Да нет же, серия продолжается, просто меня там уже не т.
ВП: А почему вас из нее изъяли?
ИК: Сергей Пархоменко решил, что я плохая реклама для серии, выходящей в их семейном издательстве, потому что в то время еще не было модно приглашать на «Эхо Москвы» ультрарадикалов. И того, что я издал книгу Нестерова «Скины» было достаточно, чтобы зачислить меня в принципиальные антисемиты, как показалось Пархоменко.
ВП: С Пархоменко все ясно. Он узурпировал «Иностранку» на правах мужа своей жены. Грустная история, конечно, но пострадал в итоге читатель…
ИК: С моей стороны все обязательства были соблюдены. К самым последним книгам этой серии я действительно не имею никакого отношения, но какое-то время, я оставался составителем, и мои книги выходили даже после того, как мою фамилию убрали с обложки. Но я особенно не горевал. К этому времени у меня уже появилось свое издательство. Просто это еще один показатель того, что люди, которые у нас называют себя либералами, на самом деле ими не являются, а представляют собой одну из самых тоталитарных сект, представленных на отечественном политическом рынке.
ВП: Абсолютно согласен с этим выводом. А каков ваш критерий подбора авторов? Вот у вас пошла серия «Русский драйв», она относительно новая…
ИК: Ну, какой у нас критерий? Мы читаем, думаем…Конечно, вкусовой! Как у каждого издательства, которое руководствуется некоей внутренней идеологической программой, у нас, естественно, вкусовой критерий подбора.
ВП: А как вы ищите авторов? Они приходят к вам сами, или же вы где-то, через кого-то…
ИК: Тут все действует — и самотек, и «цыганское радио», и рекомендации…
ВП: Интернет?
ИК: Да, миллионы разнообразных механизмов, все они в той или иной степени работают, все имеют место.
ВП: А вы стали бы печатать Илью Стогова?
ИК: Наверное, нет!
ВП: А почему?
ИК: Очень поверхностное качество… Не знаю. Все зависит от того, когда печатать. Если бы это было в 1998 году, то, наверное, стали бы. Я еще раз хочу повторить, что любой дискурс изнашивается. Молодежный натурализм, который описывает бытовую урбанистическую жизнь определенных слоев — это сейчас уже мейнстрим. И Стогов — мейнстрим, и Уэлш был бы мейнстримом, если у него про наркотики не было так много написано. Сейчас все это мейнстрим, и для нас это не интересно. Мы такие рукописи просто выбрасываем в корзину. Если рукопись начинается со слов: «Мы с Кривым стояли на углу улицы, „Балтика“ кончилась… На „ЛМ“ не было денег…», то все! До свиданья! До свиданья! Потому что эпигонство возникает моментально на любую тему, а потом сам дискурс приватизируется обществом, он перестает его раздражать, перестает вызывать необходимую провокацию, перестает быть моментом, который позволяет поддерживать некую толерантность. Весь вчерашний эпатаж становится «комильфо», а когда это становится «комильфо», оно перестает нас интересовать. Потому что с идеологических позиций оно нас уже не интересует, а с коммерческих позиций оно настолько в этот момент поднимается в цене, что мы не можем соревноваться на эту тему с корпоративными издательствами. Именно по этой причине мы сейчас практически отказались издавать западную переводную литературу. Бесполезно соревноваться с «АСТ» или «Эксмо» на эту тему, хотя в свое время альтернативная литература, то, что называется «андеграунд», была пробита нами. А теперь все активно печатают такого рода книги, и это уже неинтересно. Потому что начинается чисто коммерческое соревнование: кто первый схватит нового автора, кто за него больше заплатит, кто его лучше раскрутит. Тема встала, все! Тема допущена в общество — худо или бедно, но табу снято.
А корабль плывет!
ВП: Какой проект из тех, над которыми вы работаете сейчас, наиболее привлекателен для вас?
ИК: Думаю, все. Наверное, сейчас очень интересно было бы заниматься русской художественной литературой, но пока для этого у нас очень ограниченные возможности. Мы сейчас издаем интересных отечественных авторов гораздо меньше, чем хотелось бы. Хотя такие книги куда
