Русского мата больше нет
Ведущий: Здравствуйте. Мы уже касались вопросов, связанных с культурой речи в наших программах, но сегодня, я думаю, эта тема вызовет особый интерес у вас, у тех, кто сидит у телевизоров и смотрит программу «Культурная революция».
Когда я обнаружил общество под названием «Мат за светлое будущее», я понял, что тема сама себя исчерпала, и что той эмоциональной раскрепощенности, того освобождения от внутренних комплексов, которое таило в себе употребление нелитературных слов еще 5, 6, 7, 10 лет назад, сегодня не происходит, по той причине, что эти слова вошли в язык, на котором разговаривают все. Хорошо ли это, плохо ли, мы обсудим в рамках сегодняшней программы, но то, что это так, уже можно утверждать.
Известно, что слова, о которых мы поведем речь, то уходили из языка, то приходили в язык. Я не думаю, что тюркские корни у этих слов. Они были и прежде, у праславян. В матриархате для того, чтобы доказать свою принадлежность к ребенку, надо было объяснить, что делал отец с его матерью. И слово это в сегодняшнем болгарском языке употребляется как часть литературного языка, а болгарский теснее всего связан со старославянским языком. Поэтому мы поговорим на разные темы, в т. ч. и филологические. Но то, что я сегодня вижу и слышу на улицах, на экранах, то, что я читаю, свидетельствует о том, что все границы похоже перейдены, и можно смело утверждать, что русского мата больше нет. И с этим утверждением согласен депутат московской городской Думы, педагог Евгений Бунимович…
Ведущий: Скажите, а Вы что, действительно употребляете нецензурные слова?
ЕБ: Надо сказать, крайне редко.
Ведущий: Что, неужели в московской городской Думе бывают ненормативные ситуации?
ЕБ: Ну конечно!
Ведущий: Честное признание, засчитывается. Естественно, многие люди по разным причинам, от моральных до филологических, будут настаивать на том, что русский мат есть, был и будет. И этой точки зрения придерживается переводчик и поэт Илья Кормильцев. Илья Валерьевич! Посмотрите на Евгения внимательно…
ИК: Видел много раз.
Ведущий: Вам хочется с ним спорить?
ИК: Да!
Ведущий: На ненормативном языке?
ИК: Если я начну спорить с ним на ненормативном языке, у вас просто будут проблемы с монтажом звука. Я постараюсь спорить на нормативном.
Ведущий: То есть теоретически вы такую возможность предусматриваете?
ИК: Именно то, что такая возможность не существует, доказывает мою позицию: русский мат по-прежнему занимает в русском языке нишу особой, специальной языковой системы со специальными функциями, и жизнь этого явления не только не уменьшилась, но в определенном смысле его значение даже стало больше, чем в предыдущую эпоху.
Ведущий: Хлопать (слово-то какое ужасное… аплодировать) в этой программе — это на себя навлекать беду, по-моему… Сейчас есть возможность нашим уважаемым оппонентам высказать свои позиции более развернуто. Начнем с Евгения Бунимовича.
ЕБ: Мне кажется, что Илья находится в иллюзии, может быть, потому что канал «Культура» — это такое заповедное место, где еще какие-то нормы существуют. Но если взять пульт и «полистать» каналы, если посмотреть наши фильмы последнего времени, особенно которые премированы на наших фестивалях, и даже если их не очень внимательно смотреть… особенно, если послушать эти фильмы (я не говорю о том, плохие это фильмы или хорошие), то становится совершенно ясно, что это норма. А если ненормативная лексика становится нормой, то она теряет свой смысл, это совершенно очевидно. Она перестает быть запретной, она теряет свою эмоциональность. Ведь мат — это очень специфическая вещь, это момент взрыва, эмоции. А когда вместо этого мат становится каким-то вводным словом типа «кстати»… Таким образом, теряется весь смысл того, что всегда называлось русским матом и было особенностью нашей культуры и языка, которой нигде больше не было. Известно, что русский мат уникален. Его уникальность пропала, потому что если раньше (а я больше 30 лет преподаю в школе) мальчишки и употребляли эти слова, то в очень определенной ситуации друг с другом. Но если там были девочки, то была какая-то граница. Сегодня ее нет. Кто от этого рад и счастлив? Я не знаю. Как у Окуджавы: «Зачем мы перешли на „ты“» (он еще говорил о чем-то высоком) — «за то нам перепало на грош любви и простоты». Простоты точно перепало, а насчет любви — не знаю. Но главное то, что пропадает… пропадает даже какая-то самоидентификация. Вот мальчишки… и они понимали, что вот это — учитель, взрослый — здесь нельзя, а здесь девочки — тоже нельзя. А сегодня это не так! Сегодня идут в метро девчонки сами по себе и не ругаются (у них никакого нет эмоционального взрыва), они разговаривают! Я не знаю, что я могу сказать в ситуации, если мне на ногу упадет кирпич, мне нужны какие-то другие слова,
