говорят, что нужен такой-то формат, и музыканты реагируют на это так: «А чего вам нужно? Мы так и сделаем». Такая культурная ситуация во всей стране. Если раньше Гоголь писал о «русской Тройке», которая куда-то там мчится, то сейчас это пьяный мужик в разодранном тельнике, который куда-то бредет по разбитой улице.
ВП: Известно, что вы писали тексты для нескольких свердловских групп: «Урфин Джюс», «Настя», «Наутилус». Часто ли случались творческие разногласия?
ИК: За 20 лет бывало по-разному. С Пантыкиным, особенно с Белкиным мы спорили, ссорились намного больше, чем со Славой.
ВП: Бутусов по натуре менее конфликтный человек?
ИК: Дело в том, что мы психологически друг друга всегда хорошо понимали и всегда решали вопросы английскими методами. Если я отдаю ему стихи, какие нравятся — на те он пишет, а на те, которые не нравятся, — не пишет, и я у него не спрашиваю: почему? Если он приносит потом какие-то песни, то я ставлю, там, крестики, когда работаем над альбомом: что вот это пойдет, а это не пойдет. Это очень хороший способ для сотрудничества, на самом деле. Все равно всегда находилось достаточное количество произведений, которые устраивали обе стороны. А тратить свои духовные силы, на то, чтобы бороться за свой «гениальный опус»… Мы воспитывались в другой среде.
ВП: Насколько значим был для вас период сотрудничества с «Наутилусом»? Не ностальгируете по этому времени?
ИК: Я вообще не ностальгирую. «Наутилус» прожил несколько дольше, чем это было нужно. Но это не его вина. Был в целом в стране период такой переходный, когда многие вещи, которые должны были завершиться логично и перейти на следующий этап, жили мучительно долго. Поэтому зависала какая-то музыка на долгие годы, задавив собой последующее поколение — их младших братьев.
ВП: Какой из периодов существования «Наутилуса» был для вас наиболее интересным?
ИК: Самым интересным был последний год. Проведенный в Великобритании.
ВП: Почему?
ИК: Это трудно объяснить. Буквально за несколько недель мы выяснили, что все предыдущие 12 лет занимались полной глупостью.
ВП: И к чему это привело?
ИК: Группа распалась.
ВП: А какие были иллюзии у «Наутилуса»?
ИК: Те же, которыми жили все. Знаете, если очень долго нюхать самого себя, то наступает период аутоэротизма, когда начинаешь от собственного запаха кончать. В общем-то, русскому року это всегда было присуще. И особенно стало присуще, когда стали нормальные деньги получать, жить якобы по-западному: якобы пластинки, якобы релизы…
ВП: Сильно ли отличается, на ваш взгляд, нынешнее поколение тинейджеров от своих сверстников 1970-х, 1980-х годов?
ИК: Оно еще более обдуренное, чем поколение 1980-х. Идеологически. А на самом деле все то же самое.
ВП: Какая же идеология на этот раз зомбировала юные сознания?
ИК: Назовем ее идеологией капитализма, условно говоря (при всей непонятности и расплывчатости этого понятия). И сформировалась она не в «перестройку» и не потом, а гораздо раньше. Это идеология комсомольцев, которые сейчас правят страной. Никакой революции не было! Те, кто противостоял нам, когда мы начинали заниматься рок-н-роллом в 80-е годы, — они сейчас и правят страной.
ВП: Каково же поколение подрастающее?
ИК: Подрастают люди, которые считают, что что-то изменилось, что была какая-то огромная революция, после которой «жить стало лучше, жить стало веселее». В этом смысле они похожи, может быть, на сталинское поколение, которое тоже очень искренне верило, что после тех ужасов, которые были, они наконец-то хорошо живут. Это видно из песен, из фильмов той эпохи.
ВП: Поэт Евгений Кормильцев — ваш брат?
ИК: Да.
ВП: Какие-то творческие взаимовлияния существуют?
ИК: Ну, наверно. Брат для меня всегда был «поставщиком» другой музыки и другой литературы, чем та, что я читал и слушал. Мы всегда существовали на разных информационных уровнях. Он младше и принадлежит к тому поколению, которое поколение наше задавило под колесами, мимоходом, не заметив даже. Они начинали музыку очень интересную делать. И если наши рок-монстры в первый экономический кризис (1990–1991 годов) как-то выжили, потому что были популярны и известны, то все молодые группы, которые шли за ними, в общем-то, накрылись большим медным тазом. Они еще не успели расцвести при «перестройке», а потом стало не до этого — все кинулись красной ртутью торговать.
ВП: Кстати, о братьях. Как вы оцениваете последний нашумевший фильм Алексея Балабанова?
ИК: «Брат-2» я смотрел только кусками и слушал саундтрек. На мой взгляд, это ужасно. Но то, что будет нечто в этом роде, я знал
