сказал Вовка.
– Вот и хорошо, пускай и здесь также продолжается ваше знакомство.
…Чуть позже, когда трое первых его знакомых ушли в промзону, завхоз Терентий пригласил Вовку для знакомства к начальнику отряда Мартьянову. Когда Колчак зашёл к нему в кабинет, то увидал перед собой мужчину интеллигентного вида, гладко выбритого с блестяще шоколадным лицом, выдающего в нём кавказца.
– Колчин исправляться будем? – спросил он, на чисто русском языке без всякого акцента.
– А я вроде не испорченный, видите какой стройный и без запаха, – нашёлся Колчак.
– Был бы не испорченный, находился в другом месте, а не в нашем чудильнике, – сказал капитан. – Заявление в актив писать будешь? – спросил он.
– Что это так важно для исправления?
– Нет, – это я для проформы спросил. Знаю, что ты писать ничего не будешь, и знаю, какие у тебя уголовные корни имеются. Видал я твоё тонкое личное дело. Оно пока у тебя не подмочено, так, что шанс уйти досрочно домой у тебя есть. И я, не взирая, на твои корни, постараюсь тебе помочь в этом. Главное сам не растрачивай себя на взыскания. Работай и в рот не заглядывай своему родственнику Хлястику, хоть он у нас и главный авторитет в колонии. Лучше спортом больше занимайся. У нас на зоне есть небольшой спортивный зал, около столовой. Не Лужники конечно, но спортивную форму поддерживать условия есть.
После разговора с капитаном Вовка пришёл в секцию снял телогрейку и положил её на кровать
– Сосед выходит ты мой? – услышал он позади себя голос. Вовка резко обернулся. Перед ним стоял Горыныч, с пожелтевшим лицом и блуждающими бесцветными глазами.
– Выходит да, – ответил ему Вовка.
– Ну, давай тогда знакомится, – протянул он Вовке руку. – Меня зовут Коля Горыныч.
Вовка пожал ему руку.
– А меня Володя Колчак.
– Это, что фамилия такая? – спросил он.
– Ты мне разве фамилию свою сказал? – вежливо ответил ему Вовка.
– Ух, ты какой ершистый малец, – просипел Горыныч, – не принято здесь вопросом на вопрос отвечать, так поступают только женщины.
– Со своим полом, я без посторонней помощи разберусь, – сказал Колчак.
– Ты не обижайся, я тебя разуму учу, – бросил Горыныч.
– Обижаются только женщины, а мужчины злятся, – парировал Колчак.
– Знакомая фраза. Так любил говорить один мой покойный друг Захар, – вором в законе был, – многозначительно заявил Горыныч.
– То, что он так говорил, я знаю, но чтобы ты его другом был, сомневаюсь. Если вы вместе с ним играли в карты у сараев, это не о чём не говорит.
– Ты, кто такой? – захлопал глазами Горыныч.
– А я тот самый маленький мальчик, который был рядом с Захаром около сараев.
– Вот это встреча, – глупо заулыбался Горыныч, – никогда бы тебя не узнал. Там тогда всегда пацанят много крутилось. Выходит, и ты среди них был. Значит ты родич Хлястика.
– Выходит, что да.
– Новости хоть городские расскажи, как там житуха? Слышал, что наши голубятники покидают этот мир.
– Их почти не осталось ни кого, – сказал Вовка, – один Гриша Хохол, да Джага старший, который тоже тяжело болеет. Шиповник сейчас не держит голубей. Законным бизнесом занимается. Народным целителем стал. И народ к нему идёт. Купил себе Раф новый, – летом по лесам ездит травы собирает.
– Он и раньше лекарем неплохим был, – сказал Горыныч.
На этом их беседа прервалась.
На следующий день Вовка вышел на работу. Это был большой и чистый цех точечной сварки. Мастер Смородин, которого все звали Аркадьевич и бригадир Верёвкин, были из заключённых. Аркадьевич мужчина пятидесяти лет приятной наружности находился в весёлом настроении и постоянно шутил. Бригадир Верёвкин, напротив был хмур и неразговорчив.
Мастер посмотрел вначале нерасположенного к общению бригадира, а потом на Колчака:
– Сейчас тебе бригадир покажет рабочее место, – сказал мастер, – нерешённые вопросы появятся смело подходи ко мне. А то я смотрю наш Верёвкин загадочный сегодня, какой – то.
Бригадир ничего не ответил мастеру, только махнул головой Вовке и сказал:
