Встреча Ленина с Гербертом Уэллсом, назвавшим Ленина «кремлёвским мечтателем», произошла осенью 1920 года, и позднее Уэллс признавался, что был предубеждён против него, но «встретился с личностью, совершенно непохожей на то, что себе представлял». Уэллс писал: «Его (Ленина
Беседа шла на английском языке (Уэллс отмечал, что Ленин «превосходно говорит по-английски»), и шла так:
«Я ожидал встретить марксистского начётчика, с которым мне придётся вступить в схватку, но ничего подобного не произошло… Разговаривая с Лениным, я понял, что коммунизм… может быть огромной творческой силой. После всех утомительных фанатиков классовой борьбы, которые попадались мне среди коммунистов, схоластов, бесплодных как камень… встреча с этим изумительным человеком, который откровенно признаёт колоссальные трудности и сложность построения коммунизма и безраздельно посвящает все свои силы его осуществлению, подействовала на меня живительным образом. Он, во всяком случае, видит мир будущего, преображённый и построенный заново».
Глава «Кремлёвский мечтатель» занимает в книге Уэллса «Россия во мгле», написанной в 1920 году, 11 страниц, и, не приводя оттуда диалоги и прочие детали, познакомлю читателя вот с какими строками…
Из Кремля Уэллс возвращался с сопровождавшим его Ф. А. Ротштейном (1871–1953), будущим историком-академиком, а тогда дипломатом. «У меня не было настроения разговаривать, — писал Уэллс. — Мы шли в наш особняк вдоль старинного кремлёвского рва, мимо деревьев, которые золотились по- осеннему; мне хотелось думать о Ленине, пока память моя хранила каждую чёрточку его облика, и мне не нужны были комментарии моего спутника. Но г. Ротштейн не умолкал…»
Встреча Ленина с Уэллсом оказалась, пожалуй, уникальной в том смысле, что была единственным прямым контактом тогдашних западных знаменитостей с Владимиром Ильичом… Это со Сталиным — главой признанной великой державы — стремились встретиться многие, хотя немногие этой чести удостаивались. Ленина же иностранцы даже интервьюировали нечасто, хотя в таких случаях всё тоже было нестандартно.
Так, 3 июня 1920 года Ленин принял корреспондента газеты «Осака Асахи» Рё Накахиру, а 3-го или 4 июня (возможно, одновременно с Накахирой) — и второго японского корреспондента — Кацудзи Фусэ из «Осака Майнити» и «Токио Нити-Нити». Обстановку встречи описал присутствовавший при этом заведующий Восточным отделом НКИД Н. А. Вознесенский и, конечно же, сами журналисты.
В своей корреспонденции Накахира признавался:
«Вопреки моим ожиданиям, обстановка кабинета оказалась очень простой и скромной, и это очень меня удивило… Ленин принял нас исключительно просто и сердечно, как своих старых друзей. Хотя он занимает высший пост в России, в его манере и обращении не было и намёка продемонстрировать своё высокое положение».
Вознесенский вспоминал, что Ленин, придвинув своё кресло к Фусэ, засыпал того вопросами: положение крестьян, размер среднего надела, развитие экономики… Он был поражён, узнав об успехах Японии в электрификации и устройстве ГЭС на горных реках.
Когда в ответ на вопрос Ленина о состоянии народного образования в Японии Фусэ сообщил, что в Японии почти нет неграмотных, Ленин воскликнул: «Счастливая страна!» — и тут же поинтересовался: «Ну, а вот, правда ли, что у вас никогда не наказывают детей, не бьют их, я где-то об этом читал?».
Фусэ ответил, что, да, не бьют, в Японии своего рода культ детей… Ленин задумался, а потом сказал: «Тогда вы не только счастливый, но и великий народ…». Потом испытующе посмотрел на собеседника: «И всё-таки у вас в Японии даже шлепка детям не дают?».
Фусэ, по словам Вознесенского, решительно повторил: «Нет, никогда!»[239].
Накахира в своём отчёте написал о том же, приведя такой вариант ответа на последний вопрос Ленина: «Мы ответили: „Исключения, конечно, бывают, но, как правило, у нас не бьют детей“. Он с большим удовлетворением отметил, что один из принципов рабоче-крестьянского правительства тоже заключается в отмене телесного наказания детей»…
В отчёте же Фусэ читаем следующее:
«Когда Фусэ сказал, что в Японии берегут детей больше, чем на Западе, Ленин заметил: это весьма важно, ведь в самых так называемых цивилизованных странах Европы, даже в Швейцарии, ещё не совсем уничтожен, например, обычай бить детей в школах».
В изданном в 1924 году сборнике «Ленин и Восток» Н. А. Вознесенский писал: «Когда мы спускались по лестнице, Фусэ спросил меня: „Собственно говоря, кто кого интервьюировал, он меня, или я его?“ — и вытер выступивший на лбу пот».
А Накахира прямо начал свой отчёт со слов: «Не дожидаясь наших вопросов, Ленин заговорил сам…».
ЭТО — стиль: быть нетерпеливо жадным лишь в одном — в получении достоверной, из первых рук, информации о той жизни — во всех её проявлениях, — о которой Ленин не знал или знал недостаточно.
Хотя знал он, как правило, очень много и о многом, потому что самообразование и постоянное пополнение знаний — как базы углубления понимания жизни общества — были для Ленина таким же естественным актом, как акт дыхания…
Русский пролетарий сказал о нём: «Прост, как правда», и это был не апокриф, не придуманная позже фраза, уже потому, что доктор Карл Идман (1885–1961), в 1925–1927 годах министр иностранных дел Финляндии, финский посланник в ряде стран, а в 1917 году советник финского представительства
